Порог греха
Шрифт:
– Чего же ты хочешь, – укоряет Афанасия Катерина, – откуда ему этим деревенским премудростям научиться, городскому парнишке.
– Я же не в обиду, – оправдывается Афанасий. – Не уметь – не грех. Грешно не учиться. А мы научимся. Так, Леська?
Афанасий привлекает к себе Алеся сильной правой рукой.
– Была бы охота. Всё сладится.
Афанасий
– Емануха у меня там – в стаюшке. Ну энто посля. – И упирается весёлыми глазами в Катерину.
– Можат, в светлицу мою пожалуешь? Я днесь косульку стрелил. Бухлёр свежий. Утрешний. По стаканчику пропустим.
Афанасий подмигивает и зазывно дергает головой в сторону избы.
– Трудно отказаться, – охотно соглашается Катерина, – дорога дальняя, тряская. Промялась.
Изба Афанасия только внешне кажется большой. Объём ей придают сени, намного превышающие её размеры. В сенях – ларь с мукой, ящики с овсом и отрубями; железная бочка с водой. На дощатых стенах развешана конская упряжь, верёвки, цепи, плотницкий инвентарь, берёзовые веники.
В избе, сразу при входе, чугунная печь с железной трубой. К единственному окну, на подоконнике которого красуется ярко цветущий цветок герани, примыкает стол, застланный потёртой клеёнкой. По обе его стороны прижимаются к хорошо струганным бревенчатым стенам два деревянных топчана. Один голый, другой – с плоской постелью, прикрытой серым суконным одеялом.
– Ну, мойте руки, – указывает Афанасий на железный умывальник в углу у печки, – и за стол, на топчаны. – Суетится, расставляя алюминиевые миски и кружки, нарезая хлеб, репчатый лук кружочками, свежую капусту, раскладывая ложки и вилки.
– Давненько я к тебе не заглядывала, – Катерина окидывает взглядом убогое убранство избы, две небольших полки – одну с посудой, другую с рядком книг, останавливает глаза на небольшом портрете первого секретаря ЦК КПСС, председателя Совета Министров СССР Н.Хрущёва, вырезанного из газеты и помещенного в рамку.
– Года два, пожалуй, – Афанасий черпает поварешкой из кастрюли, разливает мясной навар по мискам. – Не любишь ты меня, Катерина.
– А за что тебя любить. Время идёт, а ты никак не разбогатеешь.
– А знашь почему? В карты с государством играть не умею. Никак масть не выпадат. Козыри не идут.
– Не-ет, – смеётся Катерина, – не тому богу молишься.
– В стране нашей вера Дунькина, – Афанасий соображает о ком идёт речь, – хошь не хошь, а молись как скажут.
– Смело отвечаешь.
– Тебя бояться прикажешь?
– Всех надо бояться. Так вернее.
– Я своё отбоялся. Можешь на меня настрочить.
– Дурак ты, – вдруг обижается Катерина, сожалея о том, что невзначай затронула эту больную тему.
– Вот-вот, – находится Афанасий, – с дурака-то ничего и не возьмешь.
– Хватит, Афоня. Давай сменим пластинку.
Афанасий ставит на стол большую алюминиевую миску, наполненную с верхом кусками мяса.
– Ну, под такой закусон, да с такими дорогими гостями и водочки дарбалызнуть не грешно.
Он разливает водку в кружки – свою и Катерины.
– Тебе, – обращается к Алесю, – кумекаю, ещё рановато. Ты ешь давай.
Чокаются, останавливают дыхание. Правая рука Афанасия, в которой он держит кружку, на миг замирает и Алесь видит синюю наколку на тыльной стороне ладони: скрещенные сабли, на перекрестии – лучи восходящего солнца, уходящие концами на пальцы и венчающиеся маленькими звёздочками.
– Дядя Афоня, – не сдерживается Алесь, – вы в тюрьме сидели?
Афанасий даже дёргается от неожиданности.
– С чего ты взял?
– Да вот на руке у вас.
– А-а-а! – догадывается Афанасий. – Колются, сынок, не токмо в тюряге, но и в армии, быват и в школах по баловству.
Конец ознакомительного фрагмента.