Порок. Часть 2
Шрифт:
Конь, умело прощупывает почву и, даже не пытается втереться в доверие. У него таких, как я жопой жуй. Одним меньше, одним больше. Плевать. Не ебет, что дверь открыта и, толпа бывалых в коридоре подпирают стенку, явно подслушивая наш базар. Похуй, что за одну такую беседу меня спокойно определят в низшую касту.
– Я откажусь от предложения, – нервно кашлянул, чувствуя как ебашит внутри дикий страх из-за отказа.
– Уверен? – прищурился, Конь, мысленно накинув на шею петлю. – Смотри, работа в этих стенах намного упростит тебе жизнь. Ты во многом не будешь нуждаться.
Упростит?
Его «работа» мне все перечеркнет. До конца срока я не то, что голову не подниму, я, вряд ли смогу отсюда выйти живым. Да и на воле хуй когда отмоюсь.
– Бывалые кореша тебе не помогут. Если, вообще не уничтожат, – напирал и старался запугать, начальник. – А еще один отрицала*(зэк отрицательно настроен и не подчиняется режиму исправительного учреждения) на зоне мне не нужен. В карцер теперь отправишься не на неделю, а на месяц. И, чем больше будешь противиться нам, тем жестче будут применены к тебе меры.
– Мне проблемы не нужны. Я тихо отсижу свой срок и выйду отсюда.
– Маловероятно, что это возможно. Особенно, если учесть твою статью, – он взял шариковую ручку и, уткнувшись в раскрытые на столе дела, потерял ко мне интерес. – Знаешь? Бывает так, что заехал на зону молодым по одной статьей, а выехал, стариком отрубив еще пару тройку ходок. Увести в двести двадцать шестую! – дал последнее указание стражнику, вызвав во мне всплеск противоречивых эмоций.
Очухался, только, в тот момент, когда меня со скаткой*(матрас) завели в новую хату и с громоподобным лязгом захлопнули позади дверь.
Контингент из пятнадцати-двадцати человек молча в предвкушающем оскале уставились на меня. Кто сидел на шконке, кто за большим длинным деревянным столом, который располагался в центре страшной убогой камеры, кто, стоя возле умывальника, кто с грязного пола, а кто сбоку, застыв с двух сторон от меня.
В горле ком. Во рту оскомина. Сердце яростно тарабанит по ребрам и, пот градом стекает по вискам. А в затуманенной больной башке крутятся лишь одни слова «Знаешь? Бывает так, что заехал на зону молодым по одной статьей, а выехал, стариком отрубив еще пару тройку ходок».
Я справлюсь…
Глава 14
Наслушавшись в СИЗО байки про зону, стоял на месте и, не смел без разрешения пройти дальше порога к свободной шконке.
– Здравствуйте!
Напряженно поприветствовал сидящих на скамейки арестантов и, хотел было добавить порядочный люд, но своевременно одернул себя, так как в хате могут находиться опущенные, а те, что как раз сидят на полу и, как голодные пожирают меня глазами, совсем не внушали доверие.
– Как звать молодой? – прогоняет интерес худощавый со сломанным носом зэк, тот, что сидел за столом среди таких же, как и он четверых бритоголовых с холодным оскалом и безжалостным взглядом сокамерников.
– Макс, – прежде, чем надтреснуто дать ответ смотрящему или, его близкому окружению, с трудом сглатываю и, из-за нервов удобнее в руках перехватываю скатку.
Именно, эти пятеро заключенных в центре хаты были полураздетые. Ботинки на ногах, и, облачены в темно-синие штаны от робы и черную майку борцовку. Оттого, я без проблем мог разглядеть их нательные чернильные наколки и примерно оценить, что за человек передо мной.
– Маааксиик, – с гнилым ртом мерзко заржал другой, на манер сладко протягивая мое имя.
– Статья? – допытывал первый, пока остальные трое уперев на меня упрямый жуткий взгляд, набрали в рот воды. – Погодь скалиться, Купец.
У четверых из этой пятерки под ключицей была наколка восьмиконечная роза ветром или, как ее называли в преступном мире «отрицаловские звезды». Ее кололи воры в законе, отрицалы, черная масть и блатные.
На воров в законе они мало походят, а вот, на отрицал или, блатняк вполне себе. А судя по тому, что у каторжанина, который первый заговорил со мной, имеет на теле элементы нацисткой символики – свастика, награда железный крест и телка в эсэсовской форме – говорит, что передо мной отрицала, набивший эти татуировки не в знак нацизма, а из-за своего ненавистного отношения к режиму учреждения.
У второго обывателя, который, до этих пор стебался надо мной и рвал ебало, можно было разглядеть на шее что-то подобное. Фразы «Каждому свое» и «С нами Бог» вбиты в железный крест, кой украшали длинные крылья. На костяшках его длинных разбитых пальцев перстни с аббревиатурой «ЛХВС»*(легавым хрен, ворам свободу). На плечах погоны в виде черепов с костями, эполеты гусарские со свисающими косичками молвили о том, что этот тип осужден по особо тяжким статьям.
– Ну, че примерз?! – вскочил с места молчаливый до этого в глубоком возрасте уголовник, дернувшись в бычке на меня. – Западло ответить уважаемым людям?
– Медведь, падай обратно. Спокойствие. Не кипятись. Сейчас все разузнаем про кандидата, – усмехнулся и отвратительно прищурился тот, что первый вступил в беседу со мной.
Не понял еще, пахан он, или приближенный к батьке, но, безусловно в этой хате вес он имеет.
– Сибиряк, да че, ты с ним лясы точишь? Время убиваешь. Не видишь, не уважает совсем?! Презирает! Забить козла и дело с концом!
– Извините, не расслышал, – отмираю и быстро пытаюсь исправиться.
– Имеешь проблемы со слухом? Так, мы можем прочистить проход! Слуууховой. Статья, блядь, какая сучня?
– Сто пятая, – молниеносно тараторю.
– АААА… мокрушник значит, – гогочет он, играя кадыком и, тотчас смотрит на того самого Сибиряка.
Медведь, встает ко мне спиной и дает моему лихорадочному взору пройтись по его открытым участкам на широкой исписанной спине, где была изображена огромная церковь с куполами и крестами. Слышал, что купол с крестом одна отсидка, а купол без креста означает текущий срок. Так, у этого Медведя пять куполов с крестами. На голых руках иконы. На шее пару корявых строчек «Спаси и Сохрани». А на груди, выделяющиеся из краев майки ангелы со стрелами.