Порождения ехиднины
Шрифт:
– Ну раз вы так ставите вопрос, - говорит Кейс, - водолазкой мы не обойдемся.
И поворачивается к нему.
Еще никто и никогда не делал с ней этого в порядке терапии. Но молодой человек явно разбирается в вопросе. Будем доверять его профессиональному чутью и далее. А лишние полчаса - не срок, если за это время ей удастся вытащить из глубин мирового океана свою голову. Чистую, промытую изнутри и готовую к работе.
А у него, оказывается, растут волосы. Просто тоже очень светлые.
Кажется, повезло: "физиотерапевт" никуда не торопится. Все эти процедуры делились для Кейс на два этапа - сначала хорошо, а потом никак. Скучно. Но это что-то вроде взаимовыгодного обмена: сначала приятно тебе, потом партнеру. Сначала можно впитывать каждое прикосновение, чувствовать, что тело - это чуть больше, чем унылая и мешающая вечными перебоями в работе оболочка, набирать энергию в аккумуляторы, а потом просто позволить так же подзарядиться об тебя.
Расслабиться и плыть по течению, и позволить лепить из себя все, что угодно, тем более, что мальчик то ли опытен, то ли просто внимателен, и все у него получается хорошо, просто замечательно - ни одной ошибки, ни одного неверного, несвоевременного движения, которое обычно словно ледяной водой окатывает, и все оказывается напрасным, ненужным, раздражающим...
Страсти во всем этом существенно меньше, чем, скажем, в преферансе. Но от преферанса - пусть это трижды национальная игра, как у соседей шахматы - не бывает так хорошо, снаружи, внутри, повсюду. Вернуть партнеру порцию естественных эндорфинов - это даже приятно, тем более, что он, кажется, тоже в ней нуждается. Но, в принципе, понятно, почему злую собаку кто-то мог захотеть - и захотел - вбить головой в пол. Выбрать место для "терапии" так, чтобы часы были видны обеим сторонам - это достижение.
Когда - и почему - разделение на довольную плоть и наблюдающий за всем этим со стороны ехидный разум прекращается, Кейс заметить не успевает. Также как и не ловит перехода от "вы нам" к "мы вам". Просто секундная стрелка замирает на месте, и на скачок с 13 до 14 уходит прорва и бездна личного времени. Время наружное, объективное, осыпается с циферблата серебристой чешуей, засыпает всю комнату до самого потолка...
И можно плыть в этой чешуе и лететь, и дышать ею, все равно земля проворачивается где-то внизу, отдельно. Не претендует. И это так естественно, нормально, правильно, что когда внизу обнаруживается опора, а "мы" превращается в мы, Кейс удивляется - зачем? Почему не как раньше?
И не спрашивать же, что это было? Тем более, что и так понятно, что.
– Хороший допинг...
– выдыхает Кейс, и потом только ощущает, что говорит на родном языке, а следом вспоминает, что слова звучат совершенно одинаково для обоих: dobry doping.
Положить ладонь на щеку злой собаке - и испугаться обжигающей пальцы раскаленной белой эйфории во взгляде, в улыбке. Да что за глупости?
– Это у вас всегда так?
– Было такое желание, сказать что-то признательное. Быстро испарилось.
– Да нет, - улыбается еще шире.
– Не всегда. Нужны некоторые привходящие условия. Одежду вашего размера я заказал, но ее еще точно нет. Но зато у меня в шкафу есть женские джинсы чуть побольше - и рубашка.
Ненавижу одежду с чужого плеча. Ненавижу. Надо было все-таки исхитриться и взять с собой сумку. А теперь придется влезать во что-то ношеное, деформированное под чужое тело, пропитанное его запахами, и невольно предполагать, откуда именно взялось...
Вещи новые. На рубашке магазинная пластиковая петля. Этикетка, видно, расквасилась при стирке.
– Это откуда?
– невозможно же не спросить.
Маг и волшебник уже переоделся и опять омерзителен. И почему галстук - красный? Вот кто выдумал этот придурочный стандарт, словно на дворе все еще восемнадцатый век, крой, считай, тот же... пингвины? Мировой заговор пингвинов?
– Вещи? Долго объяснять. Или коротко. В общем, я параноик. У меня здесь даже маленький электрогенератор есть.
– Вы не параноик. Вы...
– с языка едва не слетело "пингвин", - ипохондрик с навязчивой идеей самолечения, переходящей в комплекс целителя.
– И это есть. Горячего шоколаду хотите?
– Без сахара. Совсем.
– Кто же кладет сахар в шоколад? Это все равно, что водкой полы мыть.
А еще в этой норе квадратов в семь есть микроволновка и плитка. Отдельно. Нет, это не паранойя, это хорошо откормленный гедонизм. Потому что плавить шоколад в микроволновке - кощунство того же сорта, что замораживать и потом подогревать булку с котлетой и томатом. Но время, время, которое вернулось на круги своя? Мы работать будем, спрашивается?
– Будем.
– Чашка опускается в гнездо, край стола загибается вверх и становится терминалом.
– Вот сводка за то время, что мы сюда добирались. В первую очередь - повторный допрос свидетеля, видевшего, как Антонио-младшего "кадрили" в баре. И фоторобот Доктора, он уже готов. Я сейчас намерен организовать в городе небольшой неудачный теракт от имени "Черных бригад" - это позволит нам проводить массовые мероприятия, не спугнув при том маньяка. У меня на это уйдет чуть меньше полутора часов. После этого мы сможем поговорить.
Допрос? Фоторобот? И когда успел? Ах да, мы, кажется, останавливались в кабинете на пару минут.
– Зачем вам неудачный теракт? Подорвите Дельгадо.
Фоторобот неплох, на диво человекообразен. Все прочие показания бармена отлично вписываются в давно составленный портрет Моро. Иностранец, переехал лет 6-7 назад, флорестийское "давно" - это от пяти до десяти, вероятно, работник сферы просвещения. Преподаватель биологии? Хорошо. Последние сомнения отпадают. Теперь можно и нужно работать - да и шоколад кончился, жалко.