Порождения ехиднины
Шрифт:
– Сразу видно, что вы из Винланда.
– Антонио немножко смешно.
– А это почему?
– Теперь он, кажется, обижен. Отец так обижается, когда Антонио и Франческо раскалывают какой-то из его маленьких розыгрышей.
– Из-за Сообщества. Здесь его скорее любят. В Европе скорее боятся. Боялись. Боятся. А Винланд схизматики колонизировали, и ваши Сообщество мало знают. И поэтому для вас то, что иезуиты что-то принимали всерьез, не аргумент. Вот.
– Допустим, ты прав. А ты не хочешь проверить это экспериментально?
– улыбается Доктор.
– Все ресурсы в твоем распоряжении, и ты сам знаешь, чего мог бы пожелать.
А ведь подколол. Все-таки забываешь, что человек он очень умный, хотя и не всегда здравый. Просто голова работой занята.
– Нет. Я бы не рисковал, - говорит Антонио.
– Лучше по науке. Они там уж очень нервничали, наверное, было от чего. И тот ученый, что этим занимался, он во-первых, рукопись сам Трибуналу завещал, - а иезуиты ее попросту стащили.
– А во-вторых - это он тот способ и придумал... убедить людей не верить. Если уж и ему не понравилось, значит что-то тут не то. И соваться неведомо куда, не зная броду - в физиологии-то мы худо-бедно разбираемся все же.
Здесь, правда, у нас экстремальная физиология. Не очень-то популярная отрасль, потому что на преступниках опыты ставить запрещено, а добровольцев слишком мало. Совершенно неудивительное дело. Это не витамины, это какой-то расплавленный свинец, судя по ощущениям. Добрался до позвоночника. Ну почему Доктор так медленно думает?! Тянет с ответами...
– Ты самое главное забыл, Антонио. Ты сам в это все толком не веришь. Даже если это правда, ты скорее призовешь сюда полицию, родителей, дядю, чем Сатану. Это, конечно, тоже результат... насильственная телепортация - это совершенно замечательный результат...
– бормочет себе под нос человек с хирургическим инструментом в руках.
– Но не получится же ничего... ни черта не получится... нужны другие способы...
– Да.
– согласился Антонио.
– Вы наверняка правы. С этим трудно. Они верили - даже скептики. Вернее, не верили, для них это было... обыденностью. Не верим же мы в электричество. Кстати - вы его пробовали?
– Разве ты не видел?
– Все-таки он рассердился на ползание по компьютеру без разрешения, только старается не выказывать.
– Я думаю, что можно и попробовать. Другие условия, другая комбинация факторов плюс желание...
– вот это бормотание пугает.
– У тебя же не находили сердечных заболеваний или эпилепсии...
– Не вопрос. Утверждение.
– У меня было четыре болевых шока, - выдает Антонио, не успев прикусить себе язык.
– А это-то как?
– Кажется, болевой шок у Доктора не стыкуется с тем образом жизни, который положено вести отпрыску да Монтефельтро. Вернее, наследнику. А еще он лихорадочно пересматривает схему, вводя в уравнение привычку к сильной боли.
– Да так... обычно. Сначала я болел, мне катетеры ставили.
– И пункцию делали. Веселые были два года...
– Потом руку в лицее сломал - и мне кости совмещали без анестезии, нерв задели. Тут я сам виноват, думал, что будет круто...
– Вышло совсем не круто, вышло, что он свалился на глазах у куратора, старосты класса и школьного врача. И спасибо большое школьному врачу, что на этой стадии он наплевал на традиции.
– Да что ж у вас за врач такой был?
– говорит Доктор, и слышно, что он очень зол.
– Это могло кончиться как угодно плохо. Таких людей к детям на парсек подпускать нельзя.
Во всех его смесях есть что-то такое, от чего очень трудно притворяться или скрывать свои эмоции. Сейчас нельзя смеяться, потому что ссориться с таким человеком, как Доктор, говорить ему гадости или насмехаться над ним не стоит. Но улыбка просто раздирает рот. Вот уж сказал так сказал. Доктор Моро, защитник детей.
– Врач как врач. У нас не медпункт, а едва ли не лучший в городе госпиталь. Он спрашивал - больно, я говорил - нет...
– А-а, - кивает понимающе.
– Тогда извини, что я плохо о нем отозвался. Эти штуки я тоже знаю. "Ничего, не больно, все в порядке" - и хорошо, если подвернется кто-то внимательный, а то и до реанимации дойдет.
Подправляет еще что-то.
– Ты как себя чувствуешь?
Антонио думает.
– Зрительная выше нормы и сильно, но пока сбоев нет, слуховая тоже, обоняние упало, по осязанию - чувствительность едет вверх и не думает останавливаться, очень больно, короче говоря, внимание и концентрация - хорошо как никогда, да, кажется чувство равновесия сбоит.
– Потому что кажется, что он не висит, а лежит на воздухе, горизонтально, а вот Доктор нарушает законы физики и парит над ним.
Экспериментатор смотрит на Антонио как школьник на трудную задачку. Вертит головой, пожимает плечами, вздыхает. Ему только доски и маркеров не хватает.
– Галлюцинации, синестезия, навязчивые мысли?
– запрокидывает голову Доктор. Кадык у него острый, с мелкими рыжими волосками.
– Нет.
– Почему-то нет совсем, и не было ни разу, хотя от "кислоты" каких только видений не бывает, если верить статьям и книгам. Даже обидно. Ничего подобного. Скорее даже наоборот, голова такая ясная, как никогда и не была. Нос, кажется, совсем заложило. Должно же здесь хоть чем-то пахнуть? Нет, не пахнет.
– Странно...
– Наследственность, наверное. Но нам-то так и лучше - сейчас.
– Потому что чем больше я "в себе", тем больше я способен ощутить и обработать.
Пересчитать пылинки на полу, подметить все проступающие из бетона песчинки, с одного взгляда определить, сколько шагов от угла до угла - пятнадцать, помнить каждую страницу каждой прочитанной книги. Только это все не то, это попросту медикаменты. Концентрация упадет - и все вернется к норме. Такое уже было несколько раз в течение пары суток. Не результат.
– Наследственность?
– У отца... множественное расщепление личности. Скомпенсированное. Это не особый секрет. Извините, что я не предупредил, - добавляет Антонио, наблюдая, как у Доктора плывут по лицу эмоции. Волнами. Накатывают, отползают куда-то вглубь, откуда пришли.
– О чем ты меня еще не предупредил?
– Понимаете, для меня-то все эти вещи самоочевидны. И все вокруг меня их всегда знали.
– Антонио пожал бы плечами, но сейчас этого точно не стоит делать.
– Так что я говорю, когда до меня доходит. Вот как сейчас.