Портрет Алтовити
Шрифт:
…Он проснулся оттого, что Майкл сказал: «Папа!»
Голос сына вошел в голос изнемогших собак, и они отползли, захлебываясь слюной.
Доктор Груберт разлепил глаза и увидел, что Майкл стоит над ним – в пальто поверх черного костюма, растрепанный, ярко-бледный – настолько, что, кажется, весь утренний свет ушел на его лицо, все остальное осталось в темноте.
– Ты кричал во сне, поэтому я тебя разбудил.
– Почему ты не снимаешь пальто?
– А да, пальто! Я так и заснул в нем. У меня ужасная неприятность. Ты знаешь, я ее предал. Я понимаю, понимаю, что ее там нет! Что это не она. И все-таки мне кажется, что я ее предал. Ушел вместе со всеми, а она лежит там одна, на холоде… Я лучше вернусь туда, посижу с ней немного…
Майкл говорил почти спокойно, но губы его прыгали.
– Надо
Доктор Груберт вскочил и крепко обнял его. Майкл дрожал.
– Тихо-тихо, – забормотал доктор Груберт, – тихо, мой мальчик, я с тобой, все будет хорошо, тихо, мой мальчик, тихо…
– Слушай, Хоуп, – сказал Элизе, выйдя из гостиницы «Националь» и надевая перчатки. В Москве было холодно. – Я что, сюда просто так приехал? Вчера он не перезвонил, сегодня утром тоже. Как мне ее искать?
Прямо перед подъездом гостиницы был лоток, за которым щуплый, лет восемнадцати, парнишка в буденновской шинели торговал сувенирами.
– Souvenirs, souvenirs! [30] – закричал он охрипшим на ветру голосом, приглашая их подойти поближе. – Шапочку не желаете? – И протянул Элизе огромную лохматую волчью ушанку. – А то холодно у нас здесь южному человеку, а в шапочке самый раз…
30
Сувениры, сувениры! (англ.)
– Он к холоду привык, – ответила по-русски Хоуп, – он со своего юга давно уехал.
– А где теперь проживает? – поинтересовался парнишка. – У нас?
– В Нью-Йорке, – облизывая замерзшие малиновые губы, ответила Хоуп, – почем у тебя шапки?
– Эту за двести баксов отдам, – заторопился буденновец, – а есть и подороже…
– За двести хочешь? – спросила Хоуп у Элизе. – Но можно поторговаться…
– You like it, sir? [31] – обрадовался продавец. – Бери, бери, good [32] шапка! Завтра вон двадцать два градуса обещают, голова отвалится без шапки-то!
31
Понравилась, сэр? (англ.)
32
Хорошая (англ.).
– За сто пятьдесят отдашь? – спросила Хоуп. – Двести нам дорого.
– Ну, чего – дорого! – подпрыгнул продавец. – Молодые, богатые, шапку отдаю, ей-богу, себе в убыток! Ты думаешь, легко такую шапочку надыбать? Easy? [33] – Он обратился напрямую к Элизе. – Едешь сначала в Сибирь, а там – у-у-у! Cold and [34] неуютно! Потом, значит, идешь в лес, in the forest [35] , сидишь там под кустом, ружье заряжено, – он показал, как охотник сидит под кустом с заряженным ружьем, – ждешь, пока он прибежит, волчара проклятый! А потом, значит, кто кого: ты его или он тебя? Who is who [36] , как говорится… Целишь ему, проклятому, в башку! Хорошо, если попадешь с первого разу, а если промажешь? Тут он как на тебя прыгнет! Как жахне-е-ет! А ты говоришь: дорого! У нас на охоту сходить – все равно что в Чечне побывать! Ей-богу, не вру!
33
Легко? (англ.)
34
Холодно
35
В лес (англ.).
36
Кто есть кто (англ.).
Купили за сто шестьдесят, Хоуп сторговалась. Элизе нахлобучил волка по самые брови, задрал голову в небо.
Голубоватый снег затанцевал над его лицом.
– Как ее искать? Придется, значит, идти к нему домой, его-то адрес в книжке записан, спасибо хоть за это!
– Ты с ума сошел, – воскликнула Хоуп, – там же жена! Я и так вчера наговорила лишнего! Нам здесь с тобой скандалы нужны? Хватит нам в Нью-Йорке скандалов! Все нужно тихо сделать, мирно, аккуратно. Здрасте, мы приехали, отдавайте ребенка, больше не воруйте и – все! Чао-какао! Никаких свидетелей. Если у тещи случится инсульт с инфарктом – вызовем карету «Скорой помощи»! «И лишь зелена-а-ая каре-е-ета-а, и зеле-е-ена-а-ая каре-е-ета-а!» – Она облизнулась и приблизила губы к его уху. От уха Элизе пахнуло мертвым волком. – Не бойся, что-нибудь придумаем!
Он расстроенно и сердито посмотрел на нее.
– Не смотри на меня волком, – она засмеялась при слове «волк», – я не виновата! Хорошо, пойдем к нему домой, ты молчи, я буду говорить! Что мы скажем, если дверь откроет жена? Или если даже откроет он сам, а жена будет стоять и подслушивать? Сказать, что ты его племянник из Одессы? Или незаконный сын из Ирака? Нет, ты не возмущайся, а ты думай, думай!
– Что скажем, то скажем, – огрызнулся он. – Ты знаешь, где это?
– «Плющиха, дом 66, квартира 111», – прочла Хоуп. – Возьмем такси, довезет.
…Подъездная дверь оказалась закрытой, нужен код. Долго никто не выходил, наконец вышла какая-то старуха с большим пластмассовым пакетом, полным пустых бутылок. Хоуп хотела проскочить в подъезд, но не успела, и старуха прямо перед ее носом захлопнула дверь. Посмотрела на них подозрительно из-под насупленных пегих бровей.
– Извините, – вежливо сказала Хоуп, – мы забыли код. Не подскажете нам?
– Ничего я вам не подскажу, – испуганно прошептала старуха, – не мое это дело – посторонних в дом запускать. – Злобно взглянула на Элизе: – В Африке своей живите. – Она, видимо, сильно боялась обоих, но желание высказаться было сильнее страха. – Пустишь такого, засрет весь подъезд, оттирать-то некому, уборщиц нету. – Взмахнула варежкой с брякнувшим внутри ключом и пошла прочь, все еще разговаривая сама с собой и возмущаясь.
– Безнадежно, – вздохнула Хоуп и засмеялась. – Никто нас не впустит, придется здесь коченеть, хотя… – Она не закончила фразы, потому что дверь опять распахнулась со скрежетом, и из подъезда вышла невысокая, круглолицая, ярко-голубоглазая женщина.
Лицо у нее было припухшим – то ли от долгого тяжелого сна, то ли от слез, из-под меховой шапочки на лоб выбивались темные завитки.
Она казалась немолодой, лет пятидесяти с небольшим, но все движения ее были какими-то ненатуральными, ребяческими, словно она всю жизнь смотрела на себя со стороны и подыгрывала посторонним взглядам. Казалось, что сейчас, например, она увидела себя девочкой, школьницей, которая вышла во двор, подставила редкому снегу ладошку, потом высунула кончик языка, поймала снежинку, потом легко – слишком легко! – нагнулась, застегнула молнию на сапоге, выпрямилась, задохнувшись от этого слишком быстрого движения, и только тут обратила внимание на стоящих поодаль Хоуп и Элизе.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, и лицо ее, насильственно оживленное коротенькой игрой в девочку-школьницу, вдруг мучительно покраснело. Видимо, какое-то подозрение пришло ей в голову.
– Простите, – красивым грудным голосом спросила она, – вы кого-то ждете?
Хоуп узнала этот голос. Именно он и ответил ей вчера, что звонить можно аж до двенадцати, муж приходит поздно. Она беспомощно оглянулась на Элизе, но Элизе не понял ни слова, – что с него взять?
– Мы в сто одиннадцатую квартиру, – ответила Хоуп и добавила невпопад: – Вы не знаете, они дома?