Порубежная война
Шрифт:
Андрей рассмеялся.
— Очень просто — подлецами и негодяями. Вообще-то, зная хорошо вас с Филиппом, я все равно не поверил ни единому их слову, а после того, как ко мне ночью тайно пришел некий человек, назвавшийся Дениской Картавиным и рассказал мне все, чему он был свидетелем, картина и вообще стала ясна. Не только с Воротынскими, но и со всеми Верховскими княжествами.
— И как же она, по-твоему, выглядит?
— Да, очень просто: Литовское княжество слабеет, оно теряет силу и, желая скрыть это, начинает делать ошибки, вроде запрещения строительства новых православных храмов, усиления католического влияния, не понимая, что тем самым ведет губительную для себя политику. А Московское княжество, напротив, силу набирает, оно обогатилось покорением Новгорода, Твери, Казани и теперь жаждет новых завоеваний. И оно действует всеми честными и нечестными способами, употребляя все средства, включая твой ум, энергию, и способности, Василий.
Медведев хотел возразить, но Андрей остановил его.
— Подожди, я вовсе не упрекаю Московское княжество и тем более тебя. Тут дело вовсе не в тебе и не во мне. Больше того, дело даже не в тех, кто дает нам задания и посылает их выполнять. Мне кажется, здесь сейчас происходит какой-то высший, таинственный процесс, который движим, быть может, волей Всевышнего, а быть может, дьяволом, но у меня такое чувство, что никакие усилия, даже великих князей и королей, не говоря уже о таких ничтожных пылинках как мы, не смогут остановить это движение, потому что это ход времени, если хочешь…
— Однако, мой дорогой друг, я помню, был в нашей жизни один момент, когда мы с тобой, маленькие пылинки, как ты выразился, сумели изменить ход событий. Уверен — ты помнишь ту ночь в 1479, когда ты, никем незамеченный переплыл Угру и тайно пришел ко мне…
— Да, друг мой, я хорошо это помню, но скажи по правде: разве на самом деле мы хоть что-нибудь изменили? Разве заговор все равно не был открыт? Разве головы князей Ольшанского и Олельковича не упали из-под топора палача в корзину? А то, что Бельскому удалось спастись — ничего не изменило — это все лишь твоя личная заслуга перед ним, и я не думаю, что твой Великий князь особо наградил тебя за это. Ему нужен был не Бельский, ему нужна была земля по самую Березину.
Медведев вздохнул и задумался.
— Но если мы ничего не меняем, даже выполняя ИХприказы, то в чем же тогда смысл нашей жизни, в чем смысл их жизни? И кто мы тогда?
— Я думаю, мы всего лишь рядовые и конкретные исполнители воли, как я уж тебе говорил то ли Божьей воли, то ли дьявольской. При этом мы даже не куклы, каких я однажды видел на рынке Вильно, где кукловод двигает сверху пальцами, и много нитей тянутся от этих пальцев к фигуркам внизу, а те — простые тряпичные мертвые куклы — ходят, разговаривают, любят и умирают совсем как живые люди. Так вот, я думаю, что это они: императоры, короли да великие князья — и есть те самые куклы, которые принимают решения и, согласно чьей-то — то ли Божьей то ли дьявольской воле — решают куда пойти, кого завоевать, кого казнить, кого миловать… Мы же с тобой лишь исполняем эти решения. А если воспротивимся исполнять их, будет то же, что произошло с моим тестем, некогда славным воеводой Антипом Русиновым, который рассказывал мне свою историю, впрочем, и ты ее знаешь. Или, например, с наставником твоей юности Микисом, о котором ты мне так много рассказывал…
Медведев глубоко вздохнул.
— Ты говоришь так, будто вытаскиваешь слова откуда-то у меня изнутри, где я прятал их от самого себя… Но ты прав… наверно… Когда мне было двадцать лет, я был преисполнен светлых надежд, и мне казалось, что нет ничего прекраснее, чем служба Великому князю. После того, как я увидел все, что мне довелось увидеть, я… нет, я, разумеется, ни словом, ни делом никогда не нарушил своей клятвы, и долг свой выполнять буду, как и выполнял, — с честью, но мои мысли… Мои мысли — они ведь не принадлежат Великому князю — они мои. И я скажу тебе, Андрей: мы исполнители — это верно, но даже не это самое тягостное. Самое отвратительное то, что, повелевая нам выполнять те или иные дела, они не только порой обманывают нас, они в любой момент готовы сознательно пожертвовать нашими жизнями, ради любой своей маленькой прихоти. Мы для них, действительно, лишь более или менее ловкие слуги, которых в любой момент можно заменить другими… Вот например, у меня почему-то не выходит из головы странная судьба исчезнувшего без следа мастера Аристотеля, который так много сделал для великого князя…
Андрей молча покивал головой.
— К счастью, — продолжал Медведев, — от всего этого: от крови, грязи и мерзости есть спасение. Есть одно убежище, в котором ты становишься другим — или может, наоборот — всегда остаешься прежним, и забываешь обо всем.
Андрей проследил за взглядом Василия.
За распахнутым окном был виден луг, и на его зеленой траве, заливисто смеясь, водила хоровод со своими двумя старшими детьми Анница, подыгрывал на дудочке Алеша, и улыбалась, держа на руках маленького Олега, Ксения.
— Ты совершенно прав, мой друг: семья и дружба — вот утешение и опора в жизни. Я рад видеть тебя. Честно говоря, когда маршалок Костевич давал мне задание, я первым делом подумал: наконец я встречусь с друзьями!
— Я видел вчера, как посветлели лица Филиппа и Картымазова, когда мы сидели все вместе, и думаю, каждый из нас вспомнил тот далекий незабываемый вечер, когда мы в первый раз собрались там же в Бартеневке, еще той, старой, несгоревшей, и говорили о лешем, псах, лошадях и белом лебеде на червленом поле…
— Я думаю, в ближайшее время нас ждет война, — сказал вдруг Андрей.
— Увы, — вздохнул Медведев, — я тоже так думаю, и все, что случилось со мной в Воротынске, и все что ты узнал, объехав Верховские княжества, это — подготовка к ней…
— Что ж, мы не в силах остановить хода времени, все будет так, как будет… — Андрей обнял Василия за плечо, будто хотел сменить тему: — окажи мне услугу, пока еще не стемнело: давай-ка съездим перед сном на прогулку в бывший Татий лес… Мне почему-то так хочется посетить то место, где я впервые увидел Варежку… А потом и тебя.
— С удовольствием, — сказал Медведев, — в последнее время я тоже все чаще предаюсь воспоминаниям. Что бы это значило?
— Я думаю, возраст, дружище. Раньше мы были юношами, и впереди нас ждала радостная молодость. Сейчас мы в самом расцвете этой молодости, и теперь впереди виднеется уже не такая радостная перспектива…
Они рассмеялись, еще сильные, молодые, здоровые и красивые, но уже впервые, быть может, ощутившие на себе неумолимый бег времени…
Вернулись поздно и сразу легли спать.
На рассвете Андрей уехал.
Глава десятая
КРЕМЛЕВСКАЯ СТЕНА (1488–1489)
Странствующий рыцарь Николай Поппель прибыл в Москву вторично в конце 1488 года.
Первый визит очень понравился ему, и он восторженно рассказывал о своем путешествии в Московию императору Фридриху и его сыну Максимилиану, особо подчеркивая, что Московия — огромное и сильное государство, которое, вопреки распространенному в Европе заблуждению, вовсе не подчиняется ни Польше, ни Литве, более того, оно является гораздо могущественнее обоих этих государств.