Порубежная война
Шрифт:
Вот за этих-то вятичей и вступился Иван Васильевич два года назад, найдя предлог для войны с Алегамом за Казань. Но теперь он решил, что эти вятичи у него, как бельмо на глазу, тем более, что никакой серьезной военной силой они не обладают. Обдумав детально план кампании, Великий князь московский приступил к решительным действиям, и на этот раз даже не удосужился выдумывать никаких предлогов. Просто 11 июня 1489 года большая рать во главе с воеводой князей Даниилом Васильевичем Щеней двинулась в поход и 16 августа уже окружила Хлынов.
Однако, не потребовалось даже сражения — «Большие люди всей земли Вятской» согласились давать дань и служить службу, что означало признание прямой зависимости от Москвы, но московитам этого было мало — они хотели полного и безоговорочного включения Вятской земли в состав Московского государства.
Московские полки стали готовиться к штурму города, и вятичи, хорошо зная военные нравы московитов, с ужасом представляя какие страшные и необратимые потери они понесут, приняли все поставленным им условия.
Но и это не облегчило участь вятичей. «Отцы города» Хлынова были беспощадно казнены, те, кому повезло больше — позорно сечены кнутом посреди торга, а затем последовали меры, ставшие уже тогда обычными для московских завоевателей: все основные землевладельцы, а также люди, имевшие авторитет и влияние, были немедленно под конвоем разосланы по близким к Москве городам и волостям, — в Боровск, Кременск, Алексин, и напротив, — люди, живущие в тех городах давно — то есть «свои» давно московские — получили обширные земли вятичей и переселились туда.
Так вятская земля совсем мирно и почти добровольно вошла в состав Московского княжества, которое за последние десять лет, с момента покорения Новгорода, выросло более чем в шесть раз.
Интересно то, что в том же 1489 году Великий князь отправил к императору Фридриху и сыну его Максимилиану грамоту, в которой писал, что хочет быть с ним в дружбе, и в этой грамоте Иван Васильевич впервые именовал себя Государем и царем всея Руси …
Посольство возглавил преданный слуга и старый друг великой княгини грек Юрий Траханиот, и одной из главных целей этого посольства было отыскать в Европе и привезти в Москву, согласно списку, большое количество иностранцев, специалистов в самых различных областях, которых в самой Московии не было, и в которых она так нуждалась.
Однако, прежде чем посольство Траханиота отправилось в путь произошло еще много разных событий…
…Еще в конце 1488 года состоялся первый Собор, на котором рассматривался вопрос о еретиках. Митрополит Геронтий был к тому времени уже стар и тяжело болен, архиепископ Геннадий из-за имевших некогда место разногласий с митрополитом не приехал, но был Иосиф Волоцкий.
Собор глубоко разочаровал Волоколамского игумена, впрочем, он почерпнул очень много ценного и полезного для себя. Он понял главное: есть некая сила или некие силы, причем весьма и весьма могущественные (он не исключал даже самого Великого князя), которые не заинтересованы в решительном искоренении ереси. Собор так и не принял никакого решения, кроме осуждения еретиков, бежавших из Новгорода в Москву, которые и так уже были осуждены. Но Иосиф был готов к такому исходу событий. Он уже знал из многочисленных донесений, что ересь при московском дворе укрепилась, притаилась, оплела своей сетью двор и великокняжескую семью, и в этих условиях бороться с ней становилось чрезвычайно трудно. Но Иосиф все обдумал заранее. Теперь ему предстояло сделать весьма рискованный шаг, который мог стоить ему головы в случае неудачи, но который в случае успеха мог привести его к торжеству и полной победе.
Великая княгиня Софья Фоминична была несколько удивлена, когда Паола сообщила ей, что некое высокопоставленное духовное лицо хотело бы повидаться с ней в обстановке самой высокой секретности, поскольку речь будет идти о будущем православной церкви и безопасности как Московского престола так и всей державы.
Софья насторожилась, но, убедившись, что речь идет о знаменитом игумене Иосифе Волоцком, организовала такую тайную встречу поздно ночью.
Никто, кроме верной Паолы никогда не узнал об этой встрече, но, быть может, именно там, во время короткого, холодного делового и предельно откровенного разговора, решилась не только судьба княжества и престолонаследия, но также судьбы многих людей, которые еще ничего о том не ведая, с этой минуты были обречены.
Впервые за все время своего пребывания здесь Софья встретила человека, равного ей по силе воли, глубине ума и почти невероятного искусства предвидеть будущее.
Они сошлись в главном и заключили некий тайный союз.
Встреча длилась недолго, Иосиф, никем не замеченный покинул Кремлевские палаты, утром вполне открыто и официально вернулся в Волоколамск, а Великая княгиня, обогатилась полученным от Иосифа неведомым ей доселе знанием о невидимых пружинах того, что, быть может, происходило рядом с ней, знании особо поразительном, потому что исходило от человека, который жил отсюда далеко, но, казалось, сквозь зелень лесов и синь неба видел все, что происходит здесь в Московском Кремле.
Но главным было не это.
Софья ощутила, что обрела в лице Иосифа могущественного союзника в исполнении своих собственных самых тайных и далеко идущих намерений: ее сыну, великому княжичу Василию, исполнилось десять лет и времени впереди оставалось все меньше и меньше.
Необходимо было все обдумать глубоко и всесторонне, а потом начать действовать, но безошибочно, ибо каждая ошибка могла стать роковой.
Софья начала думать.
Великая княгиня и раньше имела обычай гулять по утрам то с Феодосией, то с Оленой, а то и с обеими дочерьми вдоль строящихся из красного кирпича стен Московского Кремля, наблюдая за их ростом.
Теперь она стала делать это еще чаще.
Бывало, лишь солнце едва покажется из-за горизонта, а Великая княгиня уже задумчиво прогуливается, опередив на несколько шагов, своих фрейлин и охрану. Все думали, что она озабочена постройкой итальянскими мастерами Кремлевских стен и потому так тщательно следит за их работой, и Софья охотно поддерживала это мнение.
Она не раз встречалась с главным строителем кремлевских стен и башен Антонио Джиларди, называемым здесь Антоном Фрязиным, а потом все чаще стала общаться с молодым веселым смуглым итальянцем Джузеппе, мастером кирпичной кладки, у которого она дотошно выпытывала о всевозможных таинствах его мастерства.
Впрочем, не только по утрам, но и по вечерам перед закатом любила Софья навещать гигантскую стройку.
Вот так и сейчас, тихим весенним вечером 1489 года она шагала рядом с Джузеппе на высоте нескольких саженей — настолько уже выросла стена — и слушала его объяснения. Они говорили по-итальянски, и Софья наслаждалась возможностью поговорить с кем-то на языке своей юности.
— Как? — удивленно восклицала Софья. — Значит внутри стены есть пустое пространство? А я была уверена, что она целиком состоит из кирпича.