Порвали парус
Шрифт:
У всех настроение приподнятое, удалось отстоять от поползновений Генерального Штаба захапать этот отдел и объявить своим. Уже знают, что там сдались, а вот насчет моего согласия вернуться и продолжить работу вообще не сомневаются…
Когда я появился на кухне, Ингрид пирожные уже долопала, а сейчас, присев, заглядывает на нижние полки в холодильнике. Когда бросила на меня взгляд искоса, лицо вроде бы не изменилось, но я уловил как с облегчением перевела дух.
Все верно, побаивается, что передумаю и останусь в своем мире ученых, где все умные, вежливые, понимающие, все занимаются благороднейшим делом на свете, а не возжелаю заниматься дерьмом, с каким приходится сталкиваться в составе силовых структур.
– Утром идем в отдел Глобальных Рисков, - сказал я. – А сейчас топай в койку. Ты где ляжешь, с краю или к стенке?
Она округлила глаза в несказанном изумлении.
– Ты такой добрый?.. У меня в самом деле есть выбор?
– Вообще-то нет, - ответил я по-мужски прямо. – Только погоны не снимай.
– Где ты видишь погоны?
– У меня хорошее воображение.
Глава 9
Утром, когда мы быстро завтракали, над столом мелодично звякнуло, прозвучал милый голосок Сири:
– На связи первый канал.
– Давай, - сказал я.
На экране появилось лицо Мещерского, он мягко улыбнулся при виде Ингрид, его доверенное лицо на месте, все-таки я не их работник, а всего лишь сотрудничающий с силовыми службами в некоторых мало понятных военным вопросах, потому за мной нужен глаз да глаз.
– Владимир Алексеевич, - произнес он, - вы сможете прибыть на совещание нашего высшего эшелона? Для самого узкого круга? О, я вижу капитана Волкову…
– Драсьте, Аркадий Валентинович, - сказала Ингрид.
– Доброе утро, - сказал он, не меняя выражения лица. – Думаю, вы сможете доставить доктора Лавронова в Управление…
– С удовольствием, - ответила она кровожадно. – Можно, в наручниках? И побить в дороге ногами?
– Только если он сам тоже пожелает, - сказал Мещерский. – Хотя нет, не стоит бросать тень на Управление. И так нами пугают детей.
– Только либералы, - сказала она с пренебрежением. – А кто их слушает теперь? Их царствование кончилось.
Я послушал, распоряжаются мною хоть и в шуточной форме, но ученые тоже попадаются с самолюбием, я ответил мирно:
– Жаль, но, увы, как бы нет. У меня, в смысле, работа в самом процессе. Работа – это когда работа, а не, ну вы поняли. Увы, как-нибудь в другой раз. Когда работы не будет.
Он сказал с укором:
– Владимир Алексеевич…
Я развел руками.
– Вы же понимаете, Аркадий Валентинович, здесь наука. Даже у меня дома. Единственное, чем человеку нужно заниматься, если уж начистоту. А будучи доктором наук и профессором, я по табелю о рангах равен тайному советнику или генерал-лейтенанту. Думаю, дальше объяснять не нужно.
– Не нужно, - ответил он. – Но у нас ЧП. И наконец-то те подвижки, которые вас устраивают.
– Это не лично меня, - ответил я, защищаясь. – Вы говорите, как будто это у меня каприз такой! Вожжа под хвост попала. Или шлея, не помню. Не-е-ет, это требования новых реалий в условиях все ускоряющегося прогресса.
– Да, - сказал он. – Вы формулируете точнее.
– У вас все еще по старинке, - поинтересовался я, - нужно присутствовать лично?
Он кивнул.
– Старые генералы не очень верят новым технологиям.
– Дикари, - сказал я с чувством. – Хорошо, через полчаса буду, если не застряну в пробках… Нет-нет, с мигалкой позориться не буду.
Он кивнул.
– Вы правы. Тогда пусть капитан Волкова позорится. Вы не против?
– Она пусть, - согласился я. – Все равно на вас всех собак вешают.
– Одной больше, - сказал он, - одной меньше… Ждем вас, Владимир Алексеевич.
Ингрид уже нервно притопывает у входной двери, но я дождался, когда Мещерский прервал связь, и только тогда сдвинулся с места.
Автомобиль послушно подкатил к крыльцу, дверца распахнулась с едва слышным чмокающим звуком, словно внутри салона вакуум, но это, конечно, всего лишь указание на полную герметичность, гэрэушники должны быть готовы к разным ситуациям.
Ингрид усадила меня заботливо, как парализованного, обошла автомобиль спереди и, сев за руль, предупредила:
– Пристегнись!.. А то гаишники остановят. Ты же, конечно, начнешь вопить, что тебя похищают.
– А разве не так? – спросил я настороженно. – Тогда ладно, хотя все равно страшно.
– Музыку? – спросила она. – Успокаивающую?
– Обойдешься, - сказал я. – Нет, мигалку не врубай, здесь пока что дороги свободные.
– А для форса? – спросила она.
– Ученые форсят еще меньше гэрэушниц.
– А если впереди пробка?
– Тогда врубай и сирену, - разрешил я. – Горит сарай, гори и хата!
Мозг уже с утра шарит по всем новостным каналам, это у нас утро, а на той стороне планеты день к вечеру, многое чего стряслось, у нас из новостей главная та, что книгоиздатели, писатели, критики и все-все, причастные к книжному бизнесу, наконец-то достучались до правительства, где их приняли с помпой и два часа выслушивали ламентции на тему, что литературу нужно спасать.
Я поморщился, словно заныли зубы. Снова старая и неумная песня, что это пираты виноваты, а как только удастся их задавить, все снова наладится. Не наладится. Литература, как и вообще письменность, отжила свое. И так эти значки, придуманные еще финикийцами, жили так долго, и все еще на удивление существуют в век высоких технологий, хотя и видно, как уходят в прошлое..
Когда-то все, знатные и простолюдины, знали имена Шекспира, да что там Шекспир, Пушкин или Толстой, мой отец застал такие громкие имена, как Евтушенко, Шукшин, Симонов, но тогда была эпоха без интернета, компьютеров и смартфонов, а сейчас весь мир знает имена Стива Джобса, Цукенберга, Илона Макса, причем, действительно весь мир!
– но мало кто сможет назвать писателей.