Порыв ветра, или Звезда над Антибой
Шрифт:
Никола и Алену пора было в Брюссель. Добрались они благополучно, без проблем. Конечно, с Николаевым апатридским, нансеновским паспортом пересечение границы всегда могло привести к затруднениям. Но здешнюю границу даже самые робкие из эмигрантов (вроде молодого Набокова, ездившего в Брюссель на выступления) научились преодолевать без труда. Нужно было просто выйти из поезда на последней французской станции и, пройдя несколько километров пешком пересечь никем не охраняемую границу. На эту могучую границу Франция очень надеялась перед войной. Даже линией обороны ее не укрепила. Впрочем, может, просто денег было жалко. Или деньги успели растащить. Дело житейское…
Обратимся однако к истории нашего
Конечно, жизнь молодых художников не была ни скучной ни монотонной. Было много старых и новых друзей (Ален, Бенуа, Эмманюэль, Алекс Гурин, Жан тен Кат), однако занятия в Академии казались Никола все более нудными, а Брюссель, Бельгия, да и целая Европа – тесными. За морями и горами лежали еще не изведанные Северная Африка, Персия, Индия, где были пустыни, озера, шатры, бедуины, цыгане, ночные разговоры, бродяги из всех уголков планеты, пьянящие зелья: косяк с дурью идет по кругу, бродяги всех стран, соединяйтесь у костра, поговорим о прекрасном…
А здесь, похоже, людишки живут и не догадываются, как свет велик и прекрасен, не догадываются, как важно для него, художника, объездить весь белый свет, увидеть все, понять все, даже то, что не поддается воображению. И сдается, меньше, чем всем прочим, эта несомненная истина очевидна родителям Никола, в первую очередь отцу. Он, похоже, сомневается даже в том, что многомесячное путешествие Никола по Испании принесло плоды. Где они, говорит, все эти картины, про которые Никола писал в письмах? Где все эти портреты, пейзажи? Ничего. Почти ничего…
А Никола как раз собирался завести дома разговор о неизбежности новых странствий – скажем, в Северную Африку, в Персию. Однако надо было чем-нибудь подкрепить свои аргументы, что-то такое отцу показать. И строго говоря, показать пока что было почти нечего. Может, наберется с полдюжины акварелей, да блокнотик с отрывными листками: испанские быки, спины лошадей, погонщики… В сущности, ничего законченного.
И честно сказать, даже ничего начатого…
Никола с Аленом судили-рядили, что бы им такое предпринять убедительное, и как ни странно, обоим приходил в голову этот застенчивый русский из убогой парижской комнатенки на Лионской. Этот Ростислав с его не Бог знает какими пейзажами, портретами, а главное – иконами. Вот если б иконы. Научиться писать иконы…
Надо немедленно вытащить этого Лукина в Брюссель и подготовить общую выставку. Вытащить во что бы то ни стало. И поскорей! Да захочет ли он?
Никола берет это на себя. Он напишет Лукину в Париж отчаянное письмо, суля ему златые горы. В первую очередь бесплатное жилье в Брюсселе, всяческую поддержку друзей и, конечно, выставку в столице. В лучшем зале Брюсселя. Приезжай – не пожалеешь. Буду тебя встречать на брюссельском Южном вокзале. Торопись!
Собираясь покинуть Париж, Ростислав Лукин терзался сомнениями. После долгих странствий и невзгод эмигрантской жизни он высоко ценил свои крошечные достижения. Худо – бедно он все же ухитрялся выживать в Париже. И за комнатенку крошечную все же платил, и работа какая никакая была… Тоскливо, конечно. А эти парни из Брюсселя, они были такие шикарные, такие дружелюбные, и они обещали так много… Соблазн был велик. Но и сомнение не оставляло его совсем. А вдруг трепачи… Студенты. Академия. Выставка. Канальство. Заманчиво…
В конце концов Лукин покидал небогатые пожитки и картины в мешок и двинулся в путешествие. Все ж поверил.
На брюссельском Южном вокзале Лукин пережил неприятные минуты. Толпа текла мимо, а он все стоял и стоял, обмирал от страха… А вдруг никто не придет. Придет? Не придет?
Нет, не придет. Куда деться?
Он уже совсем сник, когда над толпой показался огромный де Сталь, который впихнул Ростислава в такси и повез его не куда-нибудь, а в шикарное брюссельское предместье Юкле. Он уточнил дорогой, что жить они пока будут оба бесплатно у матушки Алена. Сам Алэн проходит срочную службу в непобедимой бельгийской армии (на которую такие надежды возлагали в ту пору и Париж, и Москва – через каких-нибудь четыре года надежды рухнули, и немцы без труда вошли во Францию через Бельгию).
Моложавая матушка Алэна объяснила, что ее сыночка забрала армия, но небо послало ей нового сынка, тоже очень статного. Новый сынок готов был к приятности замены, но стеснительному Лукину вся ситуация показалась двусмысленной. Что он мог знать про комплекс сиротства, про мать-возлюбленную (ни моего друга Пьера, ни Кей Джемисон, ни даже осторожного профессора Маркаде не было рядом), у сироты из «Иконы» были свои представленья и комплексы. Самостоятельный Лукин пошел снимать для них собственное жилье. Нашел какую-то комнату на рю дю Норд, которую они условились снимать на пару с Никола. Он еще верил, что можно условиться. Мужское слово… Но инфантильный Никола и в двадцать один не был готов держать слово. При ближайшем рассмотрении оказалось, что кроме гуашей Лукина выставлять в Брюсселе собственно, нечего. Есть, правда, один натюрморт Алена с дохлой птичкой, две-три испанских акварели Никола да пачка его листочков из дорожного блокнота.
– Вот что, – озабоченно сказал Никола Ростиславу, – Ты поучи меня писать иконы, и будет мне что выставить. Научишь?
А что делать? К тому же спешить было некуда. Выяснилось, что пока, собственно, и выставляться еще негде. В зале на Музейной улице, что напротив королевской библиотеки, де Сталю в помещении отказали: там должны были выставляться греки. В конце концов любезнейшая мадемуазель Амбер из книжного магазине Дитриша на улице Монтань де ла Кур разрешила неотразимому Никола (все знали в узком студенческо-богемном кругу, что он беглый аристократ, путешественник, гений, надежда искусства) развесить работы у нее в магазине, в январе, только на одну неделю. Теперь он должен был срочно учиться иконописи. Мог ли он предвидеть, что их беспечная идея выставки и его скоропалительная учеба у Лукина так щедро обогатят французское Сталеведение? Может, предвидел. А может, ждал большего…
К середине января 1936 года все было готово для открытия семидневной выставки в магазине – и пригласительные билеты, и дохлая птичка Алена Острата, и пять икон, написанных Никола с помощью Ростислава, и гуаши самого Лукина, составлявшие львиную долю экспозиции. Конечно, большого шума в художественной жизни Брюсселя выставка эта не наделала, но все же была отмечена благожелательной, дружественной прессой. Друзей больше было у Никола, так что городская газета и упомянула, конечно, в первую очередь местную знаменитость – русского гиганта Никола и его экзотические «иконы»:
«В Брюсселе, в зале Дитриша (улица Монтань де ла Кур 37) открылась интересная выставка двух русских художников Ростислава Лукина и Николая Владимировича де Сталя… Молодой талантливый художник Никола де Сталь представил несколько икон и гравюр. Особый интерес представляет икона «Иоанн Предтеча». «Иоанн Предтеча», как на старинных иконах, несет на блюде свою отрезанную голову. Никола де Сталь старается следовать духу старых русских иконописцев. Краски его яркие и сверкающие, а композиция неизменно сохраняет гармонию».