Послание к коринфянам
Шрифт:
– Стрельба - это ваш личный выбор, мистер Грин.
– Интересно, это очередной псевдоним или настоящее имя?
– У вас была вся свобода выбора, которая только может быть. И у всех остальных - тоже. Поголовно. Я вчера разговаривал с моим гостем, и спросил его, понимает ли он, что его жертва была во многом напрасной и даже вредной. И синьор Васкес мне ответил, что прекрасно понимает, но это его нисколько не печалит. Он поступил так, как хотел и был должен. Так, как хотел и был должен на тот момент. По-моему, предельно разумно.
Последовать бы примеру руководства. Вбить в стену, но уже по-настоящему, на пределе. Противник, конечно, и отвечать будет в полную силу. Черт с ним. Если бы с Васкесом не работали профессионалы, его бы этим идиотским вопросом размазало по всей Лионнэ тонким слоем. Однако применение силы в данном случае совершенно нецелесообразно. Прививать рефлексы поздно, наказывать бесполезно. А санкции на другие методы не поступало.
– Господин да Монтефельтро, - в голосе Эулалио смех, и смех совершенно искренний, - вы не отвечаете за мой выбор. Но как человек, который ведет операцию - вы отвечаете за все последствия, все возможные последствия на каждом узле. Когда я закладывался на повышенную надежность - по этой цене - я не знал, что являюсь частью проекта. И действовал соответственно. Вы не обязаны были меня информировать - куратору видней, что лучше делать прямо, а что вслепую. Но вот подстраховаться вы были обязаны.
– Мы подстраховались. Я же сказал.
– Де Монтефельтро очень не любит повторять дважды.
– Вы убедитесь. То, что вы будете действовать по своему выбору - это ключевая часть проекта. В первую очередь именно вы. Ну и остальные. Представитель угнетенного населения Флоресты, синьора профессиональный управленец, учитель-народник, молодой человек из деревни, руководитель корпорации. Неплохая подборка, репрезентативная. Так что случайностей не было.
– Вот именно. То, чем вы занимались, называется "искушать Господа Бога".
– Может быть. Но все мы получили то, что заслужили. Люди могут принимать верные решения или ошибаться. Причем если их несколько сотен, как в Совете, это не защита от ошибки. Триста пятьдесят или шестеро - какая разница? И вам мог противодействовать кто угодно, так же свободно. Чем вы недовольны?
– Господин да Монтефельтро на 90% спорит сам с собой. "Внутренняя коммуникация", это нам объясняли, хоть и не на таком красивом примере. Значит, не так-то он уверен в своей правоте.
– Тем, на каком волоске висел результат для тех, кто не имел возможности выбирать, молодой человек.
– Когда на заседаниях Совета принимаются решения, подавляющее большинство тоже не имеет возможности выбирать. Я просто сделал ситуацию концентрированной.
Как, как же мне надоели самоучки и любители, пусть даже гениальные и необыкновенно везучие... я вот сейчас по-настоящему понимаю, чего так боялись в университете. Вот такого вот. Людей с широкими возможностями и полным, чья бы корова мычала, конечно, но полным же, Господи, отсутствием тормозов. А меня от него отличает только удачное стечение обстоятельств. И пять лет долбежки: "а для курсанта Щербины отдельно поясняем задание: с минимальными жертвами!"
– Я уже все понял, молодой человек. Я пришлю вам свой разбор... но разговаривать вам нужно не со мной.
– Антонио... а вы, кажется, говорите, что вас устроил бы любой результат. Ибо все его заслужили. Верно?
– Алваро. Неожиданно...
– Не устроил бы. Но я принял бы любой результат. Верно.
– Не врет. Достань я пресловутый подмененный пистолет и выстрели, он бы нисколько не удивился и не огорчился. Удивительный че... удивительное существо. На месте многих инстинктов попросту дыры. Зияющие, и веет из них вакуумом. Инстинкта самосохранения, например, нет как идеи. Оно не смелое - оно попросту бояться не умеет. И все эти дыры законопачены понятием "справедливость".
– Скажите, Антонио, а что будет, если я это все перескажу Пауле?
– Чтобы сочетать на лице смущение и стервозность, нужно быть Васкесом.
– Наверное, от меня останется мокрое место, - совершенно искренне разводит руками гость.
– Но вы это заслужили...
– Не исключено, синьор Васкес. Я и начал с того, что готов принять любую реакцию. Любую. Без сопротивления. Это один из ключевых моментов.
– Алваро, успокойтесь. Мы этому молодому человеку ничего не объясним. Он попросту забыл, что у него есть начальство. Это проходит.
– Рано или поздно это пройдет, - кивает да Монтефельтро.
– Но результаты я признаю удовлетворительными, ваши возражения готов принять, а выволочку от начальства рано или поздно получу, само собой.
– Они имеют в виду отнюдь не генерала Сообщества. Оба. Милые фамильярные люди.
– Если никого больше ничего не интересует, я, пожалуй, откланяюсь?
– Не мне, конечно, вам советовать, но вы все-таки поговорите. Попробуйте хотя бы. Или просто постарайтесь представить себе, что там думают о справедливости.
– Я знаю...
– склоняет голову да Монтефельтро.
– Вы удивитесь, конечно, но - знаю...
– Господа иезуиты, - цедит доселе безмолвствовавший Франческо.
– Все это невероятно увлекательно, да, но заставлять нас присутствовать при вашей личной беседе несколько невежливо. А у меня вот есть вопрос. Конечно, стоило бы проводить моего дорогого зятя без вопросов... но любопытство сильнее мстительности. Антонио, а чего ты, собственно, хотел?
– Решить проблему. Нет, не с Советом и корпорациями, и не ту, которой вчера всех пугал Матьё. Кризис парадигмы.
– С самого начала?
– Да. Кризис институциональной сферы. Кризис смыслов повседневности. Я всего лишь хотел, чтобы повседневность пришла к новому балансу. Так, синьор Васкес меня не понимает, что и неудивительно.
– Действительно, работы Хеллер в школе Рауля не преподают, и, вероятно, не будут - и правильно сделают. А господину да Монтефельтро они, конечно, должны нравиться - и не в последнюю очередь сухой абстрактностью формулировок. Тот самый недостаток, о котором говорил мистер Флюэллен. Кажется, методы Сообщества помогают не всем. Или не сразу.
– Речь идет об осмыслении моральных и этических норм и их воплощении в практику. Именно об осмыслении, о переходе от институциональных установок к реальным комплектам правил. О конкретизации, или, если угодно, вербализации этих расплывчатых категорий. Именно поэтому мне понадобились мистер Грин с его особенностями, и господин Щербина.