Послание к коринфянам
Шрифт:
– Извините, не могу этого позволить. Крыша простреливается. А я еще не отстранен.
– Ну наконец-то!.. Так. Через... пятнадцать минут извольте быть здесь, форма одежды - городская повседневная, и никакого оружия. Никакого, Максим. Совсем.
– Зачем?
– Гулять пойдем.
– А почему никакого оружия?
– Потому что мы идем гулять. Не я гулять, а вы работать, а мы гулять. С вами. И поторопитесь.
– Х-хорошо...
На самом деле - ничего хорошего. Городская повседневная форма для вечерних прогулок - это что-нибудь пестрое и блестящее, свободное и полумятое. И сандалии на босу ногу. Чувствуешь себя омаром. Сначала кипятком облили, теперь из панциря выколупали. Осталось только съесть, чем дорогой начальник, видимо, и займется где-нибудь в городской подворотне. И правильно, нечего у себя в доме мусорить.
И пустые мечты разводить нечего. Если и съест, то только фигурально. И легче от этого, скорее всего, не станет.
– А куда мы торопимся?
Франческо Сфорца переодеваться не стал, не нужно ему переодеваться. На нем все висит и от одного взгляда мнется, если это не парадный выходной костюм. Эти сидят как положено, пуганые.
– Вероятно, к закату.
– Работодатель раскидывает руки, прогибается назад, потягивается. Хрустит всеми позвонками и суставами.
– Посмотрим. Но торопиться надо. Я совершенно уверен...
– Пешком?
– Конечно же. На автомобиле не гуляют, на нем перемещаются. Вот переместимся до города - и пойдем.
На автомобиле гулять нельзя... зато по можно. По крыше, например, он едет, а ты гуляешь, на свежем воздухе. Со вкусом. Работодателю эту идею лучше не предлагать. Попробует.
Переместимся - хорошее, точное слово. Господину Сфорца не нужна телепортация, он ее уже открыл. Хорошо, что обычно он все-таки пользуется услугами шофера. Экономит время. И нервы окружающих. Потому что до города мы именно телепортировались. Теперь точно известно, что признаками процесса являются перегрузка и свист в ушах. Маршрут "главное здание - платная парковка на окраине" преодолен минут за пять.
Почему именно эта парковка, уже понятно. Она автоматическая, охраны на площадке нет. Некому шарахаться - все боги в гости к нам. Некому приставать с вопросами. Механизмам все эти вещи безразличны. Кстати, обрати внимание, что ты делаешь. Ты забалтываешь проблему и возвращаешься в привычную колею. А от тебя вряд ли хотят именно этого.
Улица пуста. Склады, склады, охрана за заборами, а пешеходам тут делать нечего. Раздолбанный асфальт - это не траки, это всего лишь колеса тяжелых грузовиков, радоваться надо - присыпан кирпичной и цементной мелкой пылью. Радоваться надо... надо, вот Сфорца и радуется. Грузовики, кирпич, цемент, склады, плотно спрессованная пыль, вдоль по улице еще стелется запах перегоревшего топлива - на жуткой гадости все-таки ездят грузовики. Жизнь, которая создает себя.
– Среди теорий о причинах моего прибытия во Флоресту лидируют две. Хитроумный замысел и очередной каприз, - задумчиво говорит работодатель.
– А на самом деле?
– значит, что-то другое.
– Попытка к бегству, - подумал и добавил: - Удачная. Мне было тридцать и я встретил женщину, которую должен был любить всю жизнь. Представляете, Максим? Ну вот, выяснилось, что именно ей я не нужен. Ни на всю жизнь, ни вообще. А переставать любить я не умею.
Действительно, не умеет. Даже ту женщину, которая, наверное, осталась в Европе. До сих пор. И так - всегда, от первого дня. Прибавление, никакого вычитания. Никого не забывать, ни с кем не расставаться на самом деле. Вот себя я в этот круг не включал. А должен был понять.
– У меня туман стоял такой, что я работать не мог. А тут эта война - и лицензия. Я о ней услышал, потому что от скуки новости смотреть начал. И подумал - работы много, перспективы хорошие, а еще все это очень далеко и совсем по-другому. Рецепт старый, но помог же он кому-то... А где-то месяца через три-четыре, я понял, что здесь происходит и как тут все покалечили. Я бы сбежал, да поздно было уже.
Тут ничего не нужно отвечать, только слушать. Собеседник знает, что его слушают, не оглядывается - идет, балансируя на бордюре, размахивает руками, вышагивает как журавль-переросток, и рассказывает. То ли просто так, то ли с каким-то совершенно неявным смыслом.
– И так оно мне все осточертело - хоть вешайся... Тогда я и пошел первый раз шататься по этому городу. Один и с голыми руками. И, знаете ли, почувствовал себя Гаутамой каким-то.
– До майского полнолуния еще две недели.
– Не дождетесь!
– хохочет Сфорца.
Он в Нирвану не пойдет, он Нирвану обойдет, а она спасибо скажет за подобный оборот. Потому что появленья просто не перенесет. Вот.
– Дома все в шрамах. И люди тоже, снаружи и изнутри. И это еще ничего, в шрамах - это живые. А умирают же, и будут умирать. И не хотят уже ничего другого, заняты. Вот так я шел-шел, и вышел во-от сюда.
За разговором они взобрались уже до конца улицы - нет, не до конца, там дальше просто спуск, градусов под сорок, авария, которая ждет, где бы ей случиться.
Внизу, в раковине холмов, лежал город, и море начиналось из него, светлое и плоское, как лист металла.
– Максим, - с легкой досадой говорит спутник, - да перестаньте вы закрываться. Скучно же.
У него это называется "скучно" - не воспринимать сразу все происходящее, полностью, без малейших фильтров, видеть не туннель реальности, а весь мир. Видеть, слышать, обонять. Скучно, но иногда необходимо выныривать, сужать поле зрения, сводить число измерений к четырем. Быстро решить вопрос - и обратно.
Не закрываться. Видеть каждое освещенное окно и силуэты за стеклами. Огоньки машин и сами машины. Дальний поезд - медленный, это местная кольцевая узкоколейка, развозит рабочих по окрестным деревушкам, скоро их не будет совсем, втянутся в город, станут пригородами. Стайка лодок за маяком, вторая, чуть подальше - видно, косяк там. Чайка сидит на светофоре. Человек рядом вбирает все это не последовательно, а сразу. Думает - можно жить.
Ему есть для чего жить. Будет, что бы ни случилось, даже если все связи оборвутся, уйдут в никуда. Город не исчезнет, останется стоять - или можно построить его заново. Есть что-то, главное, неуничтожимое. То, что никогда не оставит и не откажется, не отступится, а всегда будет принимать и ждать, нуждаться в тебе и отбирать все, что есть, требовать внимания и сил, жертв и времени, жадное и ненасытное.
– Ну вот, - говорит Франческо Сфорца.
– Вот примерно это вам и нужно. Если подойдет, пользуйтесь, дарю.
Вот вам и Четыре Истины наоборот. Жизнь хороша, причиной тому - любовь, и можно сделать ее еще лучше, достало бы любви. Будда Гаутама в нирване своей перевернулся бы. Зато в другом ведомстве одобрили бы, тут и у многоименного мистера иезуита консультироваться не надо. И так понятно: одобрили бы. Одобряют.
А ведь это нечто меня никогда не отпустит. Вот сейчас шагну вперед, вниз по склону - и все. Навсегда. Влип и пропал. Не смогу отказаться, перестать слышать, уехать. Ни ради какой надобности, ни по чьей просьбе. Умру здесь - и прорасту. Страшновато.