Посланник
Шрифт:
Татьяна вздохнула, поднялась с табурета и пошла, не оглядываясь. Она понимала, как тяжело сейчас Владимиру. Вернулся домой, а дома ни отца с матерью, даже ложки с вилкой ни одной нет.
– Вот, - указала она на несколько кулей в своих сенях, - это все твое. Как собрала тогда, так все и стоит. В этом куле посуда - неси аккуратно. В этих белье, тряпки кой-какие, одежда. Мебель, холодильник, телевизор, извини - не уберегла. Твоих я хоронила, просили они меня перед смертью сберечь дом, тебя встретить, рассказать все, как было. Расскажу, придет время, а сейчас неси. Потом придешь - в стайке там у меня лопаты, ви-лы, ведра, топоры...
Владимир перенес все. За работой и настроение поднялось немного. По крайней мере глаза уже не смотрели холодной тоской.
Вновь появилась Татьяна, уже вошла без стука и со своими сумками. Развязала один мешок, достала несколько тарелок, ложки, вилки, ножи. Из сумок вытащила продук-ты - нарезала, накрывала стол. И все молча.
Владимир тоже молчал, ничего не спрашивал и не мешал Татьяне. Сидел на табу-рете и наблюдал.
Время изменило и ее. Когда он последний раз видел Татьяну, ей было двадцать два года. Прошло пятнадцать лет. Кто она сейчас... муж, дети?.. Ничего этого Владимир не знал.
– Садись, Володя, к столу, - она достала бутылку водки, налила четыре рюмки, на две положила по куску хлеба.
– Помянем твоих.
Выпили молча, не чокаясь. Татьяна сразу налила по второй.
– А теперь за тебя, что ты вернулся. Твои никогда не верили, что ты насильник и убийца.
– Не надо об этом, - оборвал ее Владимир, - не готов я к разговору сейчас.
Он чокнулся рюмкой, опрокинул ее в рот, подождал, пока освободится другая, и разлил снова.
– Давай лучше за тебя выпьем. Никого не осталось у меня на свете, - он грустно усмехнулся, - кроме тебя, соседка.
Очень давно не пил водки Владимир. Три выпитые подряд рюмки немного ударили в голову. Очень давно не видел он женщин... Комок желания подступал, давил на горло... Татьяна встала.
– Не бойся... не изнасилую, - прохрипел он.
– И не получится, Володя... изнасиловать.
Она практически одним движением скинула платье...
Через минуту они вернулись со скрипящего дивана к столу. Изголодавшийся - он толком и не сумел ничего сделать.
– Расскажи о себе, Татьяна, - попросил он.
– А что рассказывать, Володенька? Особо и нечего. Была замужем, детей не роди-ла, родителей тоже схоронила. Одна я, совсем одна. Завтра, вот, вместе поедем - на одном кладбище лежат твои и мои. Покажу где. Ладно, наливай, чего сидишь?
В ее глазах блеснули слезы. Татьяна встала, подошла к дивану, вытерла глаза сво-им платьем. Владимир обнял ее сзади... и вернулись они к столу уже через полчаса, вдо-воль насладившись друг другом.
– А ты-то как, Володя, что делать будешь?
– Не знаю, Таня, не знаю. Паспорт вначале получить надо, работу искать буду.
– А с делом твоим что?
– А что с делом?
– Он усмехнулся.
– Один раз я уже поискал правды - загремел на восемь лет.
– Да-а-а, видно простому человеку и правды не видать, и не оправдаться даже. Но ведь та сучонка-то потом родила, якобы от тебя. Ты же можешь сейчас на экспертизу по-дать - явно не твой ребенок. Потом и раскрутиться все, как надо. Хоть судимость снимут, может и накажут кого.
Татьяна наполнила рюмки, ждала ответа.
– Давай лучше, Таня, за тебя выпьем. Согрела ты мне душу сегодня, Танечка, ду-шу согрела. Первый раз за пятнадцать долгих лет. И не сексом - своим отношением со-грела. За тебя, моя внезапная радость!
Они выпили и закурили оба. Татьяна решила сменить тему, будет еще время по-говорить об этом.
– Сейчас конец мая, Володя, огород надо посадить. Картошку, грядки. У меня се-мена есть. Завтра на кладбище съездим с утра и начинай копать, а я посажу тебе все. У меня и мотоплуг есть, я еще тоже картошку не садила, завтра собиралась.
ХХII глава
Жизнь текла своим обыденным чередом. Для кого-то белыми, для кого-то серы-ми, а для кого-то и черными днями. Все, как обычно и для каждого индивидуально.
Татьяна с Владимиром жили вместе, дома их стояли рядом, по улице друг к другу не ходили - через огород. Совместное проживание не афишировали, да и некому особо было рассказывать. О законном браке никто не заговаривал - рано еще было обсуждать эту тему, но жили вместе и дружно.
Через недельку вновь наведался участковый. Только на этот раз поздоровался и разговаривал более вежливо.
– Вот какие дела, Владимир, - начал разговор участковый, - паспорт когда полу-чишь?
– Так это не от меня зависит, сами знаете. Велели зайти через три недели. А пока справка...
– А на работу когда?
– Хотелось бы раньше, но пока паспорта нет - кто же примет?
– Да-а-а... так вот какие дела, Владимир, - вновь замялся участковый, - заявление на тебя поступило.
– Да, блин, когда же вы дела-то мне шить перестанете, когда же это все кончится?
– Неподдельно возмутился Владимир.
– Никто тебе, Устинов, дела шить не собирается. А заявление вот о чем - извест-ная тебе гражданочка просит оградить ее от вашего возможного очередного надругатель-ства над ней, как над личностью.
– Значит, это опять та сучка на меня кляузы строчит. А вы куда смотрите, органы правоохранительные, черт бы вас побрал. Знаешь что, участковый, один раз тебе скажу - больше говорить не стану. Хочешь: верь, а хочешь: не верь. Я не только ее тогда не наси-ловал, но даже не видел никогда и не знал. И сейчас знать не хочу. Забоялась она, занерв-ничала. Знает прекрасно, что срок я получил по оговору, по подставе ментовской. А сей-час боится, что освободился и приду искать правды. А правды она ой как боится - вот и пишет необоснованные заявы. Да, мента того я завалил и отсидел уже за него по полной. Только и здесь себя виновным не считаю.