После десятого класса
Шрифт:
...Турция объявила священную войну. А те статьи корана, которые как-то мешали военным действиям, были объявлены временно недействительными. Правоверным предоставлялось на войне право присваивать себе всез деньги, имущество, поля, скот, женщин.
...В Загребе и Любляне бургомистры разрешили провести митинги во славу русского оружия.
...Папа Пий IX на приеме богомольцев заявил о божьей каре, которая должна обрушиться на Россию.
В ответ хорватская газета «Obzor» писала: «Мы думаем, что святой отец сделал бы гораздо лучше, если бы вовсе не упоминал о русско-турецкой войне... Мы, католики-хорваты, имеем общие интересы с нашими православными
— Ваш скородь, пожалте к столу в сад,—сказал денщик, держа в руках пышущий жаром ведерный самовар.
Сад располагался на косогоре; денщик, расставив локти и чертыхаясь, тащил самовар по узкой, скользкой, перевитой корневищами тропке, рискуя свалиться и ошпариться. Стол стоял тоже на косогоре, хотя в нескольких саженях была ровная зеленая лужайка. А тут на одной скамье у стола ножки не доставали до земли, а на другой — подбородок упирался в колени. За столом сидели Драгомиров и начальник инженеров генерал Депп. Драгомиров, представив Николова Деппу, бросил денщику:
— Мы тут без тебя управимся, братец, а ты принеси-ка от адъютанта чистенькую карту.
Сдвинув на край стола посуду, Драгомиров расстелил принесенную карту. Она была довольно замусоленной, но не имела ни одного тактического значка.
— Я непременно прочитаю ваш проект устава,— сказал Драгомиров. — Двое суток вы согласны погодить?
— Могу. К тому же мне еще надо в Журжево к генерал-майору Скобелеву.
— Отлично, голубчик, и ежели у вас есть еще один экземпляр устава, то дайте прочитать Михаилу Дмитриевичу.
—Только на болгарском.
— Ну, как-нибудь разберетесь. Он даст дельные советы.
Потом оба генерала расспрашивали капитана о нравом береге Дуная от Туртукая до Никополя, а когда разговор зашел о левобережье, то было ясно, что оба генерала не раз прошагали сами по низинам от Турну* Магурелли до Ольтеницы.
Вскоре генерал Депп ушел, а Драгомиров продолжал беседовать с гостехМ. Садилось солнце, окрашивая правый берег в багровые тона. Над Дунаем поднимался легкий фиолетовый туман. Подходил адъютант, приносил письма, записки, распоряжения, Драгомиров их подписывал и продолжал разговор. Подробно расспрашивал о болгарских ополченцах, их настроениях и чаяниях. Когда Райчо посетовал на то, что не дадут участвовать в первом броске через Дунай, Драгомиров замахал обеими руками:
— И, голубчик, даже не заикайтесь. Во-первых, вы нужнее не на Дунае, а за Дунаем, во-вторых,—- он замялся,— не в обиду вам сказано... Ну вот... почему, голубчик, Дмитрий Донской в Куликовской битве в ядро своих сил поставил полк князя Белозерского? Да потому, что белозерцы и вологодцы татар не знали и не боялись, сами привыкли побеждать, а другие полки хоть когда-то, но были биты татарами. Или вот другой пример из Крымской войны. После неудачных атак францу-вы бросили против наших потрепанных войск свежие, отлично подготовленные зуавские части, которые дрались лучше французов и англичан. А наши солдаты ошиблись и приняли их за турок: «3! Братцы, да, кажись, турки поперли, ну мы им сейчас вдарим!» И вдарили, разбили наголову. Вот и вы, болгары, начнут наседать на вас, вы будете отчаянно драться, но думать, как подороже продать жизнь, а не как победить... В-|ретьих, переправа может оказаться очень тяжелой, а терять нам вас всех до одного нет никакого резону. Так и передайте своим, голубчик: вы нужнее всего за Дунаем, на Балканах, а не на Дунае.
Проводив Николова, Драгомиров еще долго сидел з саду за столом в одиночестве, отмахиваясь от комаров веточкой. Сидел в саду, неуютном, неудобном, за неказистым и тоже неудобным столом... И только в одном просвете между кустами и деревьями отсюда открывался вид на Дунай, на то место, где будет осуществлена главная переправа. Но об этом месте знал пока только один Драгомиров, и никому еще этого он не говорил.
Снова на другом берегу сверкает копьями минаретов и стенами домов Рущук. Николов долго стоял и смотрел, предаваясь воспоминаниям, пока кто-то сзади не сказал:
— Мечтаете, капитан, скорей попасть на тот берег. Все там будем.
Райчо обернулся и поздоровался с артиллерийским штабс-капитаном, знакомым по Кишиневу, спросил, как пройти в штаб Кавказской дивизии к Скобелеву, к которому надо попасть к трем пополудни,
— Я дам вам провожатого,—сказал штабс-капитан, беря Николова под руку,— а пока есть время, прошу ко мне на батарею отобедать. Здесь, в Журжево, не разгуляешься.
За обедом штабс-капитан сообщил, что позавчера подошли два монитора и батарея два часа вела с ними бой. Снаряды броню не пробивали, но все-таки удалось у одного корабля снести трубу, а у второго зажечь деревянный палубный настил, после чего оба монитора ретировались к Никополю.
— А вот сегодня получил распоряжение представить к награде троих нижних чинов — этакая разверстка. Что прикажете делать? Батарея стреляла метко, потому что каждый выполнял то, что положено. Орудий у меня четыре, а наградить надо троих. Да еще требуют подробное описание подвига. Вот задача! Начальству проще: на него есть кому писать реляции... Только один государь Петр Алексеевич был обойден чинами и регалиями, выше нашего с вами чина не поднялся...
Из-за Дуная донесся гулкий удар, нарастающий вой и снова более громкий удар на нашей стороне. Вытерев салфеткой губы, штабс-капитан встал из-за стола.
— Ну, капитан, простите, мне пора на огневую. Турки ожили. Сейчас я вам найду провожатого.
Посмотрев на часы, Николов сказал:
— У меня в запасе много времени. Разрешите пойти с вами. Хочу посмотреть артиллеристов в деле.
По дороге на огневую позицию штабс-капитан рассказал, что у него батарея 24-фунтовых (6-дюймовых) осадных бронзовых пушек с предельной дальностью стрельбы 2600 сажен назначена бороться с мониторами; снарядов мало, обещают подвезти.
Батарея занимала небольшую, заросшую низким кустарником площадку с пологим спуском к берегу. Из орудийных окопов торчали стволы пушек и головы батарейцев, занявших места но боевой тревоге. Щеголеватый молоденький подпоручик, видимо старший на батарее, доложил командиру о готовности к стрельбе. Втроем прошли на батарейный командный пункт в окопе возле блиндажа из трех накатов бревен. Отсюда был виден широкий участок Дуная.
Возле журжевской пристани стояло несколько старых барок, и турки, видимо, решили их утопить, чтоб ими не воспользовались для переправы.
Со стороны Рущука доносились залпы, выли снаряды, и возле барок вскидывались столбы воды. Но что это? На одной барке находился человек. Николов посмотрел в бинокль, увидел рослого бородатого мужчину в странном полувоенном одеянии с саблей, револьвером и плоским ящиком за спиной. Он не то что-то записывал, не то зарисовывал в альбом. Когда рядом взлетел столб воды, человек вынул из кармана платок, вытер бумагу, лицо и снова принялся за свое дело.