После – долго и счастливо

Тодд Анна

Сквозь размытые образы и нечеткие голоса прошлой ночи начинают пробиваться к поверхности сознания многочисленные вопросы. Вэнс, заперший дверь и оставивший меня снаружи, бежит обратно в горящий дом…

Тесса не сводит взгляда с экрана телефона, а меня постепенно охватывает чувство тревоги.

– Он же не… – Даже не знаю, как задать вопрос, в горле стоит горький ком.

Тесса смотрит на меня глазами, полными слез.

– Он жив, конечно, но…

– Что? Что с ним?

– Кимберли говорит, что обгорел.

Нежеланная боль пытается просочиться сквозь трещины в моей броне. Трещины, которым я обязан Тессе. Она вытирает слезы тыльной стороной руки.

– Только одна нога. Ким сказала, обгорела только одна нога, и после выписки из больницы его сразу же арестуют. В общем-то, это может случиться в любую минуту.

– Арестуют за что?

Я знаю ответ, прежде чем она успевает открыть рот.

– Он сказал полиции, что это он поджег дом.

Тесса подносит чертов телефон к моему лицу, чтобы я сам прочитал длинное сообщение от Кимберли. Я читаю его целиком: ничего нового, но теперь чувствуется, что Кимберли в ужасе. Я молчу. Мне нечего сказать.

– Так что? – вздыхает Тесса.

– Что?

– Ты ни капельки не беспокоишься об отце?

Поймав мой убийственный взгляд, она добавляет:

– Я о Кристиане.

«Он пострадал из-за меня».

– Ему вообще не нужно было туда соваться.

Тессу потрясает мой ответ.

– Хардин! Этот человек пришел туда, чтобы помочь мне. Чтобы помочь тебе!

– Тесса, я знаю… – прерываю я, чувствуя приближение бури. Но она удивляет меня, вскидывая руку в знак протеста:

– Я не закончила. Не говоря уже о том, что он взял на себя твою вину за поджог, да еще и пострадал! Я люблю тебя и знаю, что сейчас ты его ненавидишь. Но я знаю тебя, настоящего тебя, поэтому не вздумай сидеть и делать вид, что тебе все равно. Я знаю, это не так!

Жестокий приступ кашля прерывает гневную речь, и я подношу к ее губам бутылку с водой.

Пока она справляется с кашлем, я, воспользовавшись моментом, обдумываю ее слова. Она, как всегда, права, но я не готов примириться ни с чем из того, что она сказала. Черт, я не готов признать, что он что-то для меня сделал – не после всех этих лет. Я не готов к тому, чтобы он внезапно занял место моего гребаного отца. Нет, черт возьми. Я не хочу, чтобы кто бы то ни было, и в особенности он, думал, что случившееся может каким-то образом сравнять счет. Мне не забыть о всем том дерьме, которое он пропустил: о вечерах, когда родители орали друг на друга, о том, как каждый раз я сломя голову мчался наверх, заслышав пьяный голос отца. Он все знал, но так ничего и не рассказал.

Нет, черт, нет. Счет неравный и не сравняется никогда.

– Думаешь, если он немного обжег ногу и решил взять вину на себя, я его прощу? – Я провожу рукой по волосам. – Что, я должен вот так взять и простить его за то, что он лгал мне двадцать один чертов год? – Я бессознательно повышаю голос.

– Нет, разумеется, нет! – отвечает Тесса тоже на повышенных тонах. Я волнуюсь за ее связки, но она продолжает в том же духе: – Но я не позволю тебе отмахнуться от его поступка, словно это пустяк. Он готов сесть в тюрьму из-за тебя, а ты ведешь себя так, будто у тебя даже нельзя поинтересоваться его здоровьем. Был ли он с тобой рядом все эти годы, лгал ли, отец или нет, но он любит тебя и прошлой ночью спас твою задницу.

«Черт, вот дерьмо».

– Ты вообще на чьей стороне?

– В данной ситуации нет сторон! – кричит она. Ее голос эхом разносится по маленькому салону и отдается в моей голове, которая раскалывается от боли. – Все на твоей стороне, Хардин. Да, ты чувствуешь себя так, словно против тебя ополчился весь мир, но оглянись вокруг. У тебя есть я, отец – оба отца, Карен, относящаяся к тебе как к родному, и Лэндон, который любит тебя гораздо сильнее, чем готов признать любой из вас.

Тесса почти улыбается, когда говорит о своем лучшем друге, но продолжает читать мне нотацию:

– С Кимберли тебе, может, и нелегко, но она тоже беспокоится о тебе. А ведь есть еще Смит. Кроме тебя, этому мальчишке совсем никто не нравится.

Она обхватывает мои ладони своими дрожащими руками и начинает нежно поглаживать их большими пальцами.

– Какая ирония судьбы: парень ненавидит весь мир, но им же обожаем и любим, – шепчет она, сверкая глазами, полными слез. Из-за меня. Столько слез, и все – из-за меня.

– Детка. – Я притягиваю ее к себе на сиденье, и она прижимается ко мне, обвивая руками за шею. – Моя самоотверженная девочка.

Я прячу лицо у нее на шее, почти зарывшись в копну растрепанных волос.

– Впусти их в свое сердце, Хардин. Жить станет легче. – Она гладит меня по голове, словно домашнего питомца… но мне это чертовски нравится.

Я прижимаюсь к ней еще сильнее.

– Все не так просто.

У меня саднит горло, и кажется, что я могу дышать, только если вдыхаю ее запах. Он перемешан со слабыми запахами дыма и гари, которые, видимо, впитались в обшивку салона, но все равно умиротворяет.

– Я понимаю, – отвечает она, продолжая гладить меня по волосам, и мне хочется ей верить.

Почему она всегда так хорошо меня понимает, если я этого совсем не заслуживаю?

Автомобильный гудок вырывает меня из тайного убежища ее волос, и я вспоминаю, что мы до сих пор у заправки. Очевидно, водитель грузовика позади нас не горит желанием подождать хотя бы минуту. Тесса сползает с моих коленей на пассажирское сиденье и пристегивается.

Я собираюсь не двигаться с места просто из вредности, но слышу, как у Тессы урчит в животе, и меняю решение. Когда она ела в последний раз? Судя по тому, что вспомнить не получается, давно.

Отъехав от заправки, я сворачиваю на противоположную сторону улицы, туда, где мы останавливались прошлой ночью.

– Съешь что-нибудь, – говорю я и сую ей в руки злаковый батончик.

Припарковавшись в дальнем конце площадки, ближе к деревьям, включаю обогрев. На дворе весна, но утренний воздух довольно прохладный, и Тесса дрожит от холода. Я обнимаю ее одной рукой, а другой делаю жест, будто предлагаю ей весь мир.

– Можно прокатиться в Хауорт, посмотреть, где жили сестры Бронте. Я мог бы показать тебе торфяники.