После – долго и счастливо
Шрифт:
– Прости, – тихо проговорила она. Ее красивое лицо омрачилось, и я, бросив папку на диван, взял ее за руки. – Я просто спросила, не хотела подсматривать или расстраивать тебя.
Черт, какой же я был придурок.
Я и сейчас такой же.
– Все в порядке, просто не лезь в мою работу. Мне не…
Я не мог придумать подходящую отговорку, потому что до этого не запрещал ей трогать свои вещи. Раньше, если мне казалось, что черновик ей понравится, я непременно его показывал. Она это любила, а сейчас я по непонятной для нее причине разозлился.
– Хорошо. – Она отвернулась и начала снимать украшения с того жуткого дерева.
Несколько минут я пялился в ее спину, ломая голову, что же меня так рассердило. Если бы Тесса прочла мою писанину, что бы она почувствовала? Понравилось бы ей? Или она пришла бы в ужас и закатила истерику? Я не знал и сейчас не знаю, поэтому она до сих пор ни о чем не подозревает.
– Хорошо? Это все, что ты можешь сказать? – спросил я, нарываясь на ссору. Ссориться лучше, чем игнорировать друг друга. Кричать лучше, чем молчать.
– Я больше не буду трогать твои вещи, – ответила она, даже не обернувшись. – Не знала, что ты так расстроишься.
– Мне…
Я отчаянно пытался найти повод, чтобы поругаться. И начал попросту придираться.
– Почему ты вообще со мной? – грубо спросил я. – После всего, что случилось? Тебе нравится скандалить?
– Что? – Она повернулась ко мне, держа в руках елочную игрушку в виде маленькой снежинки. – Зачем ты меня провоцируешь? Я же сказала, что больше не буду прикасаться к твоим вещам.
– Я не провоцирую, – солгал я. – Просто хочу знать, потому что ты, судя по всему, помешана на выяснении отношений.
Конечно, говорить подобное было несправедливо, но я все равно сказал. У меня было плохое настроение, и я хотел разделить его с ней.
Бросив игрушку в ящик рядом с елкой, она подошла ближе.
– Ты знаешь, что это неправда. Я люблю тебя, даже когда ты пытаешься поругаться. Терпеть не могу скандалить, и ты это знаешь. Я люблю тебя такого, какой ты есть. Давай на этом закончим. – Поднявшись на носочки, она потянулась поцеловать меня в щеку, и я ее обнял.
– Почему ты меня любишь? Я ничего для тебя не делаю, – слабо возразил я. Сцена, которую я устроил в тот день в «Вэнс», была еще свежа в моей памяти.
Она терпеливо вздохнула и положила голову мне на грудь.
– Вот поэтому, – постучала она указательным пальцем в том месте, где под одеждой билось мое сердце. – А теперь, пожалуйста, перестань ругаться. Мне нужно поработать с бумагами, и елка сама по себе не исчезнет.
Она была со мной такой нежной, такой понимающей, даже когда я этого не заслуживал.
– Я люблю тебя, – пробормотал я, зарывшись в ее волосы, и передвинул руки с ее спины на бедра. Она вжалась в меня, позволяя приподнять себя, и, пока я нес ее через гостиную на диван, обхватила ногами мою талию.
– Я люблю тебя и всегда буду любить, не сомневайся во мне, – заверила она, приблизив свои губы к моим.
Я медленно раздел ее, наслаждаясь каждым изгибом ее сексуального тела. Мне понравилось, как она закатила глаза, пока я надевал презерватив. В тот день она нервничала по поводу секса во время месячных, но когда я начал поглаживать себя прямо перед ней, ее грудь возбужденно заходила ходуном. Нетерпеливое дыхание и слабый стон – этого было достаточно, чтобы я прекратил ее дразнить. Устроившись между ее бедер, я медленно вошел в нее. Она была такой влажной и тесной, что я тут же растворился в ней и до сих пор не помню, как мы убрали ту чертову елку.
В последнее время я очень часто вспоминал наши счастливые совместные моменты. Дрожащими руками я сжимаю руль, вырываясь из воспоминаний. Ее стоны и крики постепенно затихают, и я возвращаюсь в настоящее.
Медленно ползу в пробке в нескольких милях от Тессы. Мне нужно еще раз обдумать план и убедиться, что сегодня вечером она окажется в самолете. Рейс поздний, вылет не раньше девяти, поэтому у нее будет достаточно времени, чтобы добраться до Хитроу. Конечно, Кимберли ее отвезет. Голова все еще болит: алкоголь медленно выходит из организма, и я до сих пор немного под градусом. Не настолько пьян, что не могу вести машину, но до нормального состояния далеко.
– Хардин! – слышится знакомый глуховатый голос. Я быстро опускаю боковое стекло. Стоит только отвернуться, тебя тут же зовет по имени кто-то из прошлого.
– Ни фига себе! – кричу я. На соседней полосе мой старый друг Марк. Если это не знак свыше, тогда что?
– Паркуйся! – кричит он в ответ, улыбаясь во весь рот.
Я останавливаю арендованную машину Вэнса на стоянке кафе-мороженого. Марк паркуется рядом, выпрыгивает из своей похожей на груду хлама машины и бежит ко мне. Не успеваю я выбраться наружу, как он распахивает мою дверцу.
– Ты вернулся, а я до сих пор ничего не знаю? – орет он, хлопая меня по плечу. – Черт возьми, это арендованная тачка или ты разбогател?
Я закатываю глаза:
– Долгая история, но машина арендованная.
– Ты вернулся насовсем или как? – Сейчас его темно-русые волосы коротко подстрижены, но глаза такие же остекленевшие, как и раньше.
– Да, насовсем, – отвечаю я, приняв окончательное решение. Все просто: я остаюсь, она уезжает.
Он разглядывает мое лицо.
– Где твои гребаные кольца? Снял?
– Да, надоели, – пожимаю я плечами, разглядывая его лицо. Когда он немного поворачивает голову, под нижней губой сверкают на свету два маленьких гвоздика. Черт, да у парнишки «укус змеи».
– Блин, Скотт, ты так изменился. С ума сойти. Сколько прошло? Два года? – Он взмахивает руками. – Три? Черт, да я лет десять хожу обкуренный, уже и не вспомнить ничего.
Он смеется и, пошарив в кармане, достает пачку сигарет. Я отказываюсь, когда он предлагает мне закурить, и зарабатываю его изумленный взгляд.