После конца
Шрифт:
— А в чем разница? — не понял Артур. По его мнению, что первый вариант, что второй представляли собой убийство. Разница лишь во времени и гуманности по отношению к Алисе. Чем раньше все сделать, тем меньше боли ей придётся терпеть.
— Разница в том, куда попадёт её душа, — очевидно же, он сам не верил в то, что говорил, однако остановиться не мог. Не имел права. По крайней мере, именно так считал юноша. — Сейчас она на пути в Ад, поскольку не прошла испытание страхом и теперь умирает от второго. От боли.
— Ну а ты, что ты об этом думаешь?
Стас видел его. Сомнение. Недоверие. Разочарование в том, во что так упорно и долго пытался поверить юноша. Но для должного эффекта нужно, чтобы он сам признал это. Признал, что не поддерживает Проповедника.
— Что я думаю?
С минуту Серафим молчал. Лицо застыло, непроницаемой маской глядя на всех и одновременно ни на кого. А потом оно исказилось. Боль, разочарование, обида. Все эти эмоции обрамляли лицо юноши, пока на его губах расцветала горькая улыбка.
— Ничего.
Стас ослышался? Но Серафим оставался спокойным, словно так и надо было. Будто именно таких слов от него и ждали. И для всех это было очевидно. Как и то, что юноша лжет. При чем не только ребятам. Врать самому себе — гиблое дело, но от привычек нелегко избавиться. Особенно от тех, в которых мы не видим проблемы.
Серафим поднялся на ноги, и постепенно высокая фигура скрылась из виду. Не сказав ни слова, будто его здесь и не было.
И лишь через пару мгновений глухой голос напомнил в темноте:
— Не тяните. Чем дольше вы ждёте, тем тяжелее ей выносить эту боль. Торопитесь.
Пожелание. Не принудительная просьба. Но как же больно не слышать в этих словах и доли надежды на счастливый исход. Хоть в большинстве своём ребята прекрасно осознавали степень серьезности ситуации. И все равно продолжали верить.
Когда очередная судорога разбудила девушку, остальные уже давно спали. Почти все. Стоило ей потянуться за водой, Андрей опередил слабое движение, доставая нужную прохладную жидкость.
— Спасибо, — пить хотелось, но глотать получалось совсем плохо. Мышцы словно окоченели, не желая двигаться. Привыкшее к постоянному жару тело уже не так остро реагировало на тянущую боль, однако каждый раз вздрагивало от малейшего движения воздуха. — Как думаешь, долго все это ещё будет длиться?
Андрей молчал. Что он мог сказать? Не знает? Ложь, знает и очень хорошо. Достаточно было поймать отчаянный взгляд Нади, когда та смотрела на зараженную. Так смотрят на тех, кому уже не помочь. И единственное, о чем думаешь, как быстрее прекратить незаслуженные страдания.
Алиса все понимала. Видела, как это происходит. Потому и не требовала ответа. Однако у неё все ещё было кое-что, о чем хотелось рассказать.
— Я ведь помню вас, —
— Ты нас не выдала. Спасибо.
— Я тогда сильно испугалась, — тихий смех, прерываемый влажным кашлем. Она не сказала, что на языке был привкус крови. — Думала, если вас все же схватят, меня тоже убьют, потому что не сказала.
— Мы бы тебя не выдали, — он осторожно потрепал её по голове, к собственному сожалению понимая, что даже кожа под волосами пылала от жара. — Тебе надо поспать.
— Нет, подожди, — она даже приподняться попыталась, но вышло не убедительно. — Мне нужно это сказать. Не знаю почему, но кажется это правильно. Вы же позволили пойти с вами, не спросив кто я и откуда. Вы заслужили хотя бы немного честности.
— Ты не обязана…
— Но я хочу, — и столько решимости было в этом голосе, что Андрей не стал возражать. — Просто хочу, чтобы хоть кто-то знал кто я.
Немного помолчала, раздумывая, с чего лучше начать, но потом поняла — когда говоришь о прошлом, нет лучших или худших сторон. Оно есть, оно часть тебя. Поэтому и говорить о нем надо так, словно нет сожалений. Словно это было не с тобой.
— Я не помню своей жизни до эпидемии. Слишком маленькой была. Но точно знаю, что мама всегда растила меня одна. Она никогда не держала меня рядом с собой, только на расстоянии. Не знаю хорошо это или плохо. Наверное, все-таки хорошо. Работа не позволяла заботиться обо мне как следует.
— Работа?
— Она обслуживала тех людей, к которым вы попали. Во всех смыслах, — длинный шнурок кофты сейчас казался самой интересной вещью на свете. — Я не могу её осуждать, одной с ребёнком на руках ей было бы не выжить в том хаосе, который обрушился на людей. А так… Безопаснее. Пока она им нужна, может рассчитывать на защиту.
— Твои руки, — Андрей осторожно закатал один рукав, легко касаясь старых ожогов. — За что?
— Просто так, — слабо пожала плечами девушка, прикрывая глаза. Тяжело постоянно держать их открытыми. Да и слезы меньше будут заметны. — Иногда им становилось скучно, поэтому и придумывали разные задания. Вот только результат был не важен — им просто нравилось тушить окурки.
Он ничего не сказал. Невозможно выразить словами все те эмоции, которые лавиной захлестывали разум. Лишь осторожно коснулся сухими губами макушки, смыкая руки в подобии кольца. Защищая.
— Она умерла два года назад. Хотя, мне кажется ей в этом сильно помогли. Люди редко умирают естественной смертью со следами от верёвки на шее, — немного помолчала, переводя дыхание. Долгие речи давались с трудом, но она не сдавалась. — Я не жалею о её смерти. Мне кажется, теперь она в лучшем месте. И скоро мы встретимся.