После России

Крашенинников Федор

Теперь наступила очередь Водянкина почувствовать себя триумфатором. Он поймал на себе удивленный взгляд Овчинникова. Старик, похоже, только сейчас понял, что за его спиной Реджепов и Водянкин сошлись гораздо ближе, чем он думал. Полухин сидел равнодушный, но было видно, что и он напряжён. Впрочем, ему волноваться было нечего, он давно смирился с ролью зиц-председателя. А вот Водянкин реально увидел перед собой большие возможности и ему стоило большого труда не улыбнуться от удовольствия.

Удивительна была откровенность Реджепова и его многословность. Никто и никогда не слышал от узбека столько слов сразу. Он никогда не говорил о политике, и тем более - прямо. Обычно всё решалось какими-то полунамёками и восточными многословиями. И вдруг такая речь, да не простая, а с целой программой действий.

– То есть, значит, надо рукава засучить и московскую сволочь остановить, - Полухин косо улыбнулся и потом куда-то в пустоту сказал: - Вот до каких пор из-за московских засранцев я буду беспокоиться за свои деньги? Проклятый город!

Кто-то хмыкнул.

Реджепов тоже улыбнулся, но как-то недобро.

– Вот не хочу это говорить… Не люблю такие громкие слова, вы знаете. Но мы все одна команда сейчас. Надо это всем понять. Иначе… да ладно, это лирика всё. Стихи-поэзия… Давайте теперь конкретно, сколько куда надо. Время не ждёт, у нас несколько недель до наступления холодов. Потом это уже будет не война, а катастрофа. Так что решать вопросы надо быстро. Давайте сначала за одним столом посидим, а потом я каждому отдельные слова ещё скажу.

Водянкин всё-таки дождался личной аудиенции. Он последним подсел к Узбеку. Тот, устало улыбнувшись, пожал руку своему протеже.

– Ну что, Паша, ты готов? Ты с Жиховым давай теснее работай… - Реджепов пытливо заглянул в глаза Павла: - Что ещё хочешь спросить, а? Про деньги?

– Нет, Ислам Хафизович, деньги это второй вопрос, - на самом деле, финансовый вопрос несомненно занимал молодого госсекретаря, но, успев узнать Узбека ближе, он понимал, что если не просить прямо, то получишь больше.

– А что такое? Я своё обещание выполнил. Начальники твои всё поняли, я думаю. Да и твои идеи я американцам передал. Сказали, будут изучать, интересно, сказали, - Реджепов двумя руками взял изящную фарфоровую пиалу и отхлебнул глоток зеленого чая.

– Что делать с Трепаковым и всей этой шайкой? Они ничего делать не будут, будут сидеть и ждать, пока ветер поменяется, чтоб порвать нас. Сами знаете, только порядок настанет, американцы сразу начнут со всеми заигрывать, - Водянкин сам удивлялся своей смелости и удивительной кровожадности.

– Да, правильно говоришь… Как шакалы они себя ведут. И американцы, они да… Такие они. Но я тебе вот что скажу… Ты фильмы про Джеймса Бонда любишь, а?
– Реджепов наклонился к собеседнику и еле заметно улыбнулся.

– Ну так… Не фанат… Но в общем так…, - Водянкин привычно ушёл от прямого ответа, не зная, к чему Узбек клонит.

– Так вот, дорогой мой, у него была лицензия на убийство. Считай, что до конца всего этого бардака она у тебя есть тоже… Всех, кто тебе жить мешает, можешь между делом грохнуть, понял? Только списочек составь и отдай Жихову, или сам как-нибудь, а? Ясно тебе?
– Реджепов откинулся назад и уже обычным голосом произнёс: - Приятно было увидеться, дорогой! Звони, если что, не стесняйся!

12. Судьба человека

Водянкин чувствовал себя на подъёме. Никогда не служивший и миновавший в свое время даже военной кафедры, он удивительно хорошо чувствовал себя в офицерской форме, перед строем добровольцев. Близорукий, он не видел лиц стоявших перед ним людей, но он знал, что они его поймут. У него были припасены жестокие, но действенные аргументы.

– Господа! Я не буду вам ничего объяснять! Я не буду вас пугать! Я не буду вас призывать! Потому что вы и сами всё понимаете! Потому что у нас нет другого выхода: или мы все вместе вернём себе то, что имели, и отомстим, или нас всех поубивают! Или мы остановим пироговскую банду или нам всем придётся драпать до самого Тихого океана! Никто, слышите, никто не будет воевать за нас! Максимум, чем нам могут помочь американцы и европейцы - это деньги и оружие. Наша судьба - в наших руках, господа!
– кричал он в холодный утренний воздух.

…Сергей Яхлаков перестал верить в акции и Россию одновременно, сразу после легендарного краха «Роснефти». В своё время он вложил в это дело кучу денег и уже рисовал себе в воображении счастливую жизнь рантье. Советы продуманных друзей, туманно рассуждавших о «политизированности» акций, он целенаправленно пропускал мимо ушей, полностью полагаясь на оптимистичные прогнозы центральных каналов. И даже когда нефтяной бум кончился, а акции стали тихонечко падать, Сергей упорно за них держался и даже скупал их, надеясь на скорую смену тенденций. И даже взял кредит, чтоб купить их, пока, как выразился один эксперт (посмотреть бы сейчас в его глаза!) «не завершилась коррекция вниз». Однако в какой-то момент ситуация совсем вышла из-под контроля. Сергей никогда не следил за политикой, считал её чем-то глупым и ненужным. Смутно помня Горбачёва, он более-менее сносно запомнил Ельцина и хорошо - Путина. Потом он как-то потерялся: сначала скороспелая женитьба, куча кредитов, ипотека, попытки закрутить какой-то бизнес, пьянки и сноуборд, рождение дочки, новые кредиты, работа круглые сутки, потом заболела дочка, потом - умерла, потом - развод. Дальше личный ад Сергея Яхлакова воссоединился с общероссийским: «чёрная среда», которой и завершилась пресловутая «коррекция вниз», мигом превратила его в банкрота. На «митинги солидарности акционеров» он не ходил, пил дома, пока к нему не пришли приставы и не предложили покинуть помещения: он несколько месяцев не выплачивал проценты по ипотеке и сказать им ему было нечего. Он переехал жить на родительскую дачу, счастливо избежав встречи с другими приставами, активно интересовавшимися его личностью. Телефона на даче не было, за мобильник платить тоже было нечем… Короче говоря, когда спустя несколько месяцев тупого летнего безделья, украшенного лишь методичным пропиванием вывезенного из конфискованной квартиры имущества, он пешком возвращался в город, его изумлённому взгляду предстала колонна аккуратных танков и бронемашин с символикой НАТО, которая нагнала его у стеллы с надписью: «Воронеж».

«Хэллоу!», - кричали ему аккуратные солдаты из машин.

Сергей опешил, автоматически помахал им рукой, прошептав ответное «Хеллоу».

…До города он доехал в кузове красивого грузовика, от волнения и стресса вспомнив азы английского и активно общаясь с улыбчивыми итальянскими «миротворцами». Идти было, собственно говоря, некуда. Сергей выспросил где находится штаб миротворцев, и, сняв пыльную бейсболку, пошёл записываться в «полицаи».

«Полицаями» в народе стали называть тех, кто пошёл работать в созданные «миротворцами» соединения Добровольной Народной Полиции. «Миротворцам» совсем не хотелось долго сидеть в России, поэтому быстренько разоружив непокорных и обеспечив реализацию решений Рижской конференции, они удалились, возложив контроль за ситуацией на местные власти.

Яхлаков, хоть его опыт военной службы ограничивался военными сборам, а представление о функционировании органов безопасности - разовой ночёвкой в «обезъяннике» из-за драки в сауне, быстро освоился и сделал стремительную карьеру. Спустя несколько месяцев службы его вызвал к себе «мистер Бринкли», таинственный куратор вновь созданных органов безопасности по линии ЦРУ США (по решению Парижского совещания стран НАТО, именно США отвечали за формирование новых спецслужб на всей территории России, даже в зонах, контроль над которыми взяли на себя европейцы).

Бринкли не стал темнить, а, прикрыв дверь в свой кабинет, на хорошем русском языке сделал Яхлакову предложение, от которого он не смог отказаться: в числе других сотрудников ДНП ему предложили принять участие в «спецоперации»: в заброшенном свинарнике колхоза «Красное Знамя» предстояло расстрелять несколько десятков бывших сотрудников ФСБ, МВД и других спецслужб России, занимавших командные должности и не перешедших своевременно на сторону союзников. Выпив немного водки, Яхлаков рассудил, что пути назад всё равно уже нет, и со спокойным сердцем нажал на гашетку пулемёта, когда настала его очередь.