После смерти Пушкина: Неизвестные письма

Ободовская Ирина Михайловна

Но состояние здоровья Натальи Николаевны было, ви­димо, так плохо и она так скучала по оставленной дома се­мье и беспокоилась о детях, что путешествие не доставляло ей удовольствия.

«Годесберг, 9/21 июля 1851

Ну вот я и в Годесберге. Что я могу сказать? Городок оча­рователен и всякой другой здесь понравилось бы, но я как неприкаянная душа покидаю с радостью одно место, в на­дежде, что мне будет лучше в другом, но как только туда при­езжаю, начинаю считать минуты, когда смогу его оставить. В глубине души такая печаль, что я не могу ее приписать ни­чему другому, как настоящей тоске по родине... Здесь вели­колепный воздух, но все же я жажду покинуть эти места. Лучший воздух для меня это воздух родины... Только тогда мне немного полегче, когда я в движе­нии нахожусь в дороге. Некогда тогда предаваться тоске, иначе хоть на стену лезь, а ты знаешь, что скука не в моем ха­рактере, я этого чувства дома не понимаю».

В маленьком отеле русские паспорта, как говорит Ната­лья Николаевна, произвели большое впечатление, и все се­мейство занимало почетные места в верхнем конце

стола. С большим юмором Наталья Николаевна описывает сидящих с ними за табльдотом «принцев».

«...Сегодня утром я тебе писала, что личности, сидящие с нами за табльдотом, мало интересны, придется мне испра­вить эту ошибку. Мы, оказывается, были в обществе ни мно­го ни мало как принцев. Два принца le Tour de Taxis (старинный княжеский род в Германии) учатся в Боннском университете, старший из них — наслед­ный принц. С ними еще был принц Липп-Детмольдский. Что касается этого последнего, то уверяю тебя, что Тетуш­ка, рассмотрев его хорошенько в лорнетку, не решилась бы взять его и в лакеи. У двух первых физиономии тоже совер­шенно незначительные, но все-таки не такие отвратитель­ные... Остальные сидящие за столом — профессура и не­сколько англичан. Словом, это город в высшей степени уче­ный. От нас только будет зависеть, стать или не стать тоже учеными».

Интересно отметить, что Наталья Николаевна разгова­ривала с соседями по столу по-немецки, но, по ее словам, длительный разговор на этом языке ей было вести трудно, она, видимо, уже начала его забывать, и ее выручала Алек­сандра Николаевна. Но немецкие романы она читала, об этом Наталья Николаевна упоминает в письмах. Надо пола­гать, что английский язык она знала значительно лучше.

Маша и Таша Пушкины удивляли всех иностранцев в Годесберге своим прекрасным знанием французского языка. Изучали они также и итальянский. Видимо, знали они до­статочно хорошо и английский язык. О том, что Маша Пуш­кина брала уроки английского языка, Наталья Николаевна упоминает в письмах. Англичанин, сидевший за табльдотом напротив Маши, вел с ней разговоры о России. Удивлялся, как это можно давать балы зимой, ведь в Петербурге так хо­лодно! И был поражен, когда она сказала, что в зале так жар­ко, что приходится открывать окна! Спрашивал ее, какие напитки пьют и едят ли мороженое. «Эти дураки были бы очень удивлены, — резюмирует Наталья Николаевна, — най­дя в Петербурге такую роскошь, о какой не имеют и пред­ставления, и общество несравненно более образованное, чем они сами».

Пробыв в Годесберге неделю и приняв несколько ванн, Наталья Николаевна почувствовала себя много лучше, она говорит, что постоянное пребывание на воздухе ей очень помогло. План их дальнейшего путешествия был таков: Саксония, Швейцария, Остенде, где Наталья Николаевна предполагала остаться некоторое время для лечения. В Дрездене они должны были встретиться с Фризенгофом и дальше путешествовать вместе. Очевидно, он уже считался женихом Александры Николаевны. В письмах из Годесберга мы встречаем неоднократные упоминания о Фризенгофе, интересна характеристика, которую дает Наталья Ни­колаевна жениху сестры. Эти письма читатель найдет во второй части.

ПИСЬМА ПОСЛЕДНИХ ЛЕТ

Письмами из Годесберга и ограничиваются дошедшие до нас сведения о поездке Натальи Николаевны за границу. Далее в архиве Араповой следуют несколько разрозненных писем 1852 и 1855 годов, не представляющих особого инте­реса, и пять писем за 1856 год, написанных из Москвы и Пе­тербурга.

В 1855 году, во время Крымской кампании, генерал Лан­ской был командирован в Вятку для формирования ополче­ния. Вместе с мужем поехала и Наталья Николаевна, оста­вив девочек Ланских на попечение старших дочерей. В Вят­ке Наталья Николаевна прожила с конца сентября до янва­ря 1856 года. Сохранились воспоминания лиц, встречав­шихся там с Натальей Николаевной. Помимо Вятки, по делам ополчения Ланскому пришлось некоторое время про­жить в городе Слободском, в 30 км от Вятки. В фондах вят­ской архивной комиссии хранится дневник слободского протоиерея И. В. Куртеева, в котором есть запись о пребы­вании Ланских в этом городе. Приведем небольшую выдер­жку из этого дневника: «1855 г., ноябрь 7. Сегодня генерал-адъютант Ланской смотрел Слободскую дружину и остался ею весьма доволен... Теперешняя супруга Ланского была прежде женою поэта Пушкина. Дама довольно высокая, стройная, но пожилая, лицо бледное, но с приятною ми­ною. По отзыву архиерея Елпидифора, дама умная, скром­ная и деликатная, в разговоре весьма находчива».

Но более интересные сведения о Наталье Николаевне мы находим в воспоминаниях Л. Н. Спасской, дочери вят­ского врача Н. В. Ионина, лечившего там Наталью Никола­евну.

«Мать моя вскоре встретилась с Натальей Николаевной на детском вечере в вятском клубе, — пишет Спасская. — На­талье Николаевне понравились мои брат и сестра, танцевав­шие между других детей (меня тогда еще не было на свете). Она стала о них расспрашивать и, узнавши, что это дети ее доктора, пожелала познакомиться с их матерью и с ними, была чрезвычайно любезна с матерью, хвалила, ласкала де­тей и рассказывала ей много о своих детях, причем высказа­ла между прочим, что находит своего сына Григория (кото­рого она называла Гришкою) замечательно похожим, как наружностью, так и характером, на его знаменитого отца. В обращении Наталья Николаевна производила самое прият­ное впечатление сердечной, доброй и ласковой женщины и обнаружила в полной мере тот простой, милый аристокра­тический тон, который так ценил в ней Пушкин. Среди вят­ского общества Ланские особенно сошлись с управлявшим Палатою государственных имуществ Пащенко, состоявшим членом Губернского комитета по созыву ополчения, и его женою и бывали у них совершенно запросто. Мадам

Пащен­ко, женщина редкой доброты, придумала заинтересовать Наталью Николаевну в судьбе М. Е. Салтыкова, который очень уважал и любил ее (мад. Пащенко) и был у нее в доме принят как родной. Она составила план воспользоваться бо­льшими связями Натальи Николаевны, чтобы выхлопотать Салтыкову прощение и позволение возвратиться в Петер­бург. План этот увенчался полным успехом: Салтыков был представлен Наталье Николаевне, которая приняла в нем большое участие (как говорят, в память о покойном своем муже, некогда бывшем в положении, подобном салтыковскому), и решилась помочь талантливому молодому челове­ку и походатайствовала за него в Петербурге и письменно и лично. Успех не замедлил обнаружиться. Наталья Николаевна уехала из Вятки в январе 1856 года, а в июне того же года Салтыков был уже назначен чиновником особых поруче­ний при Министерстве внутренних дел и возвратился в Пе­тербург».

Факт участия Натальи Николаевны в судьбе Салтыкова-Щедрина общеизвестен, но вот в письмах 1849 года есть сведения о ее хлопотах еще об одном молодом человеке, на этот раз замешанном в деле петрашевцев. Об этом до сих пор не было известно.

«...Мне доложили о Николае Дубельте, — писала Наталья I Николаевна 26 сентября, — которого я просила о деле одного арестованного, в нем принимают участие г-жа Хрущева и Александр Рейтер. Это некий молодой Исаков, замешанный в заговоре, который был открыт нынче летом. Мать его в совершенном отчаянии и хочет знать, сильно ли он скомпрометирован и держат ли его в крепости по обвинению в участии или для выяснения дела какого-нибудь другого лица. Орлов, к которому я обратилась, заверил меня, что он не должен быть среди очень скомпрометированных лиц, по­скольку старый граф не помнит такой фамилии и она не значится в списке. Я передала это через г-жу Хрущеву матери, но она не успокоилась и меня попросила предпри­нять новые шаги. Так как Михаила сейчас нет, я принялась за Николая Дубельта, который явился по моей просьбе с большой поспешностью и обещал завтра принести ответ». Через день Николай Дубельт снова пришел к Наталье Нико­лаевне и сообщил, что «дело молодого человека счастливо окончилось, он на свободе с сегодняшнего утра».

Молодой Исаков, за которого хлопотала Наталья Нико­лаевна, вероятно, сын или родственник петербургского книгопродавца Я. А. Исакова (впоследствии издателя сочи­нений Пушкина). Как мы видим, хлопоты ее через Николая Дубельта, брата Михаила Леонтьевича Дубельта, увенча­лись успехом: распоряжением старого графа Орлова, шефа жандармов и начальника III отделения, Исаков был отпу­щен, видимо, без всяких последствий в дальнейшем. Этим, надо полагать, он был обязан только Наталье Николаевне.

В первых числах января 1856 года мы находим Наталью Николаевну уже в Москве. Ланской, по-видимому, поехал вместе с сформированным им ополчением в Нижний Новго­род. В Москве Наталья Николаевна пробыла более месяца. Здесь она встретилась с братьями Иваном и Сергеем. Еще был жив отец Николай Афанасьевич (он умер в 1861 году), и, вероятно, она остановилась в старом гончаровском доме. Приехала ее встретить и Маша с младшими девочками. На­до полагать, приезжал повидать сестру и Дмитрий Николае­вич. Сохранились три письма из Москвы, в которых Ната­лья Николаевна очень живо описывает свое пребывание в Древней столице, где прошли ее детство и юность. Она во­зобновляет старые знакомства, делает множество визитов, принимает у себя. Интересна ее встреча с известной поэтессой графиней Евдокией Петровной Ростопчиной, которой в то время было 45 лет.

«Сегодня утром мы имели визит графини Ростопчиной, которая была так увлекательна в разговоре, что наш много­численный кружок слушал ее раскрыв рты. Она уже больше не тоненькая...(далее неразборчиво). На ее вопрос: «Что же вы мне ничего не гово­рите, Натали, как вы меня находите» у меня хватило только духу сказать: «Я нахожу, что вы очень поправились». Она нам рассказала много интересного и рассказала очень хорошо».

Пушкин познакомился с Ростопчиной в 1828 году, когда она еще только начала выезжать в свет. В марте 1831 года в Москве поэт и его молодая жена вместе с Ростопчиной уча­ствовали в санном катании. Осенью 1836 года Ростопчина с мужем переехала в Петербург, и Пушкин часто бывал на ее «литературных» обедах, на которых собирались Жуков­ский, Вяземский и другие литераторы. Встречались часто Пушкины с ней и в светском обществе. Пушкин ценил поэти­ческое дарование Ростопчиной, но, по свидетельству В. И. Анненковой, говорил, что «если пишет она хорошо, то, напротив, говорит очень плохо». Однако, видимо, за прошедшие годы она «научилась говорить», поскольку Ната­лья Николаевна отмечает ее умение интересно рассказы­вать.

«Все сегодняшнее утро, — пишет Наталья Николаевна, — я ездила по Москве с визитами. Расстояния здесь такие ужасные, что я едва сделала пять, а в списке было десять. Каждый день я здесь обнаруживаю каких-нибудь подруг, зна­комых или родственников, кончится тем, что я буду знать всю Москву... Здесь помнят обо мне как участнице живых картин тому 26 лет назад и по этому поводу всюду мне расто­чаются комплименты» (17 февраля 1856 г.).

В Москве в эти дни происходили коронационные торже­ства по случаю восшествия на престол Александра II. Ната­лья Николаевна с дочерью собиралась на бал в Дворянское собрание, но упоминания об этом бале в следующем письме нет. Получила она также приглашение на костюмирован­ный бал к Закревской, жене московского военного генерал-губернатора. Наталья Николаевна долго ездила по магази­нам в поисках костюма для дочери, пока ее выбор не остано­вился на красивом цыганском костюме, который очень шел Маше. Аграфеной Федоровной Закревской в молодости увлекался Пушкин. Ей посвятил поэт три стихотворения, есть предположение, что она послужила прототипом Зина­иды Вольской в пушкинском отрывке «Гости съезжались на дачу». В описываемое нами время московской генерал-гу­бернаторше было уже 56 лет...