После смерти Пушкина: Неизвестные письма

Ободовская Ирина Михайловна

В этот свой приезд в Москву Наталья Николаевна, по на­стоянию Ланского, заказала известному художнику Лашу свой портрет. Вот что пишет она мужу по этому поводу:

«Я, слава Богу, чувствую себя лучше, кашель прошел и я даже надеюсь вскоре начать мой портрет. Ты взвалил на ме­ня тяжелую обязанность, но, увы, что делать, раз тебе до­ставляет такое удовольствие видеть мое старое лицо, вос­произведенное на полотне» (13 января 1856 г.).

«Мои несчастные портретные сеансы занимают теперь все утра, и мне приходится отнимать несколько часов у вече­ра для своей корреспонденции. Вчера я провела все утро у Лаша, который задержал меня от часа до трех. Он сделал по­ка только рисунок, который кажется правильным в смысле сходства; завтра начнутся краски. Когда Маша была у него накануне вместе с Лизой, чтобы назначить час для следую­щего дня, и сказала, что она моя дочь,

он, вероятно, вообра­зил, что ему придется перенести на полотно лицо доброй, толстой старой маминьки, и когда зашла речь о том, в каком мне быть туалете, он посоветовал надеть закрытое платье. Я думаю, добавил он, так будет лучше. Но, увидев меня, он сде­лал мне комплимент, говоря, что я слишком молода, чтобы иметь таких взрослых детей, и долго изучал мое бедное ли­цо, прежде чем решить, какую позу выбрать для меня. Нако­нец, левый профиль, кажется, удовлетворил его, а также и чистота моего благородного лба, и ты будешь иметь счастье видеть меня изображенной в ³/₄ (17 февраля 1856 г.).

Здесь Наталья Николаевна немножко кокетничает, гово­ря о своем старом лице (хотя и иронизирует в отношении «чистоты благородного лба» — очевидно, это слова худож­ника); она, конечно, знала, что для своего возраста она еще очень хороша, ей было тогда 44 года, не так и много.

28 марта 1856 года Наталья Николаевна пишет уже из Петербурга, а 6 июня — с дачи (где живет — неизвестно); эти письма особого интереса не представляют. На этом закан­чиваются письма Натальи Николаевны, хранящиеся в ИРЛИ. Несомненно, не все они дошли до нас, и найдутся ли они когда-нибудь или безвозвратно утрачены, сказать труд­но. Но и то, что уцелело, — бесценный материал для харак­теристики этой женщины, душа которой была от нас скры­та до того, как были найдены ее письма, написанные при жизни Пушкина, а вот теперь публикуются и письма более поздних лет.

Видимо, в 50-е годы здоровье Натальи Николаевны на­чало медленно, но неуклонно ухудшаться. Много тревог и горя причинило ей неудачное замужество младшей дочери Таши Пушкиной. Она увлеклась Михаилом Дубельтом, сы­ном управляющего III отделения Л. В. Дубельта. Наталья Николаевна прекрасно понимала неуместность этого бра­ка. Был против выбора падчерицы и П. П. Ланской. «Отец мой недолюбливал Дубельта, — писала А. П. Арапова. — Его сдержанный, рассудительный характер не мирился с необузданным нравом и страстным темпераментом игрока, ко­торый жених и не пытался скрыть. Будь Наташа родная дочь, отец никогда не дал бы своего согласия, явно предви­дя горькие последствия; но тут он мог только ограничиться советом и предостережением». Долго боролась Наталья Николаевна против этого брака, но ничего не могла поде­лать с настойчивостью дочери. «Одну замариновала (намек на старшую сестру, Марию) и ме­ня хочешь замариновать!» — упрекала свою мать Наталья. В конце концов Наталья Николаевна вынуждена была дать согласие.

«Быстро перешла бесенок Таша из детства в зрелый воз­раст, — писала она П. А. Вяземскому незадолго до свадьбы, — но делать нечего — судьбу не обойдешь. Вот уже год борюсь с ней, наконец, покорилась воле Божьей и нетерпению Ду­бельта. Один мой страх — ее молодость, иначе сказать — ре­бячество». «За участие, принятое вами, — заканчивает пись­мо Наталья Николаевна, — и за поздравление искренно бла­годарю вас» (6 января 1853 г.).

Аналогичное письмо послала она и С. А Соболевскому: «Дружба, связывавшая Вас с Пушкиным, дает мне право ду­мать, что Вы с участием отнесетесь к известию о свадьбе его дочери». «Участие», — повторяет она и в том и в дру­гом письме, ища поддержки и как бы оправдания перед дру­зьями Пушкина. Как мы видим из письма, она боролась про­тив этого брака целый год, а это говорит о многом, если принять во внимание ее мягкий характер. Мы полагаем, что не молодость дочери была здесь главной причиной и не «нетерпение Дубельта», а то, что она выходила замуж за сы­на жандарма Л. В. Дубельта. Не мог внушать ей доверия и жених, который был старше Таши Пушкиной на 14 лет. Бурно проведенная молодость и характер его были хорошо известны.

Как и предчувствовала Наталья Николаевна, брак этот не был счастлив, и в 1862 году, уже имея троих детей, супру­ги разъехались, а потом и развелись. Об этом мы скажем не­сколько подробнее в следующей части. «Почти с первых дней обнаружившийся разлад, — говорит Арапова, — загубил навек душевный покой матери». Всю жизнь Наталья Нико­лаевна упрекала себя в том, что по слабости своего характе­ра допустила этот брак.

Немало

огорчений доставляла ей и старшая дочь Маша, которая долго не могла устроить свою судьбу. Только в 1860 году, в возрасте 28 лет, она вышла замуж за лейб-гвардии офицера Л. Н. Гартунга и покинула материнский кров. За два года до этого женился Саша Пушкин на племяннице Ланского Софье Ланской, и таким образом дети Пушкина, кроме Григория, женившегося очень поздно, уже не жили с матерью.

О последних годах жизни матери пишет А. П. Арапова. Ей уже было тогда 15—17 лет, и она, конечно, хорошо по­мнила события того времени.

«Здоровье ее медленно, но постоянно разрушалось. Она страдала мучительным кашлем, который утихал с наступле­нием лета, но с каждою весною возвращался с удвоенным упорством, точно наверстывая невольную передышку. Ни­какие лекарства не помогали, по целым ночам она не смыка­ла глаз, так как в лежачем положении приступы учащались; и она мне еще теперь мерещится, неподвижно прислонен­ная к высоким подушкам, обеими руками поддерживающая усталую, изможденную голову. Только к утру она забывалась коротким лихорадочным сном».

В 1861 году консилиум врачей признал необходимым длительное лечение за границей. Ланской подал прошение об отпуске на год и в мае увез жену и дочерей за границу. Сменив несколько курортов в Германии, не принесших об­легчения Наталье Николаевне, они переехали осенью в Же­неву, провели зиму 1862 года в Ницце, и здесь здоровье ее значительно поправилось. Врачи, однако, предписали про­вести еще одну зиму в теплом климате. На лето Наталья Ни­колаевна с девочками поехала к Александре Николаевне в Венгрию, а Ланской вернулся на службу в Россию. Имение Бродзяны лежало глубоко в горах, в долине реки Нитры. Здесь еще раз встретились так нежно, преданно любившие друг друга сестры. Это было последнее их свидание... Но и тут бедная Наталья Николаевна не нашла столь необходи­мого ей покоя. Как раз в это время произошел окончатель­ный разрыв супругов Дубельтов. Вот что пишет об этом А. П. Арапова.

«...Дурные отношения между моей сестрой и ее мужем достигли кульминационного пункта; они окончательно ра­зошлись и, заручившись его согласием на развод, она с дву­мя старшими детьми приехала приютиться к матери. Рели­гиозные понятия последней страдали от этого решения, но, считая себя виноватой перед дочерью, она не пыталась да­же отговорить ее. Летние месяцы прошли в постоянных пе­редрягах и нескончаемых волнениях. Дубельт, подавший первый эту мысль жене, вскоре передумал, отказался от данного слова, сам приехал в Венгрию, сперва с повинной, а когда она оказалась безуспешной, то он дал полную волю своему необузданному, бешеному характеру. Тяжело даже вспомнить о происшедших сценах, пока, по твердому насто­янию барона Фризенгофа, он не уехал из его имения, предо­ставив жене временный покой. Положение ее являлось бе­зысходным, будущность беспросветная. Сестра не унывала; ее поддерживала необычайная твердость духа и сила воли, но зато мать мучилась за двоих. Целыми часами бродила она по комнате, словно пыталась заглушить гнетущее горе фи­зической усталостью... Под напором неотвязчивых мыслей она снова стала таять, как свеча, и отец, вернувшийся к нам осенью, с понятной тревогой должен был признать проис­шедшую перемену; забрав с собой сестру и ее детей, мы на­правились в Ниццу».

Но, по словам Араповой, зима в Ницце снова принесла улучшение, и Наталья Николаевна решительно стала наста­ивать на возвращении домой. Ланскому надо было возвра­щаться на службу, дочери Александре предстояло выезжать в свет, ей минуло восемнадцать лет. «Я всем существом стре­милась к этой минуте, — читаем мы в воспоминаниях Арапо­вой, — да и остальным это двухлетнее скитание прискучи­ло». И несмотря на предупреждение врачей, что ей еще не­льзя так резко менять климат, что нужно закрепить начав­шееся улучшение, Наталья Николаевна, как всегда, пожерт­вовала собою ради дочери и мужа. Семья вернулась в Рос­сию.

Лето 1863 года прошло благополучно. Все три сестры Ланские провели его у брата Александра Александровича в Ивановском, Бронницкого уезда. Родители были в это вре­мя в Петербурге, они устраивались на новой квартире, но Наталья Николаевна иногда навещала дочерей. Вскоре ро­дился у Александра Александровича, жившего тогда в Моск­ве, долгожданный сын, которого в честь деда и отца решили назвать Александром. Александр Александрович очень хо­тел, чтобы мать приехала крестить внука. Несмотря на то что муж отговаривал ее, она настояла на своем. В Москве, накануне возвращения, Наталья Николаевна простудилась, а поездка в холодном вагоне усугубила простуду. Болезнь во­зобновилась.