После свадьбы. Книга 2

Гранин Даниил Александрович

— А ты, парень не удивляйся. Они всё знают. Мы, мужчины, жмем на всякую технику, автоматику, а если вникнуть, так это полное невежество по сравнению с устройством человека. Делаем мы приборы наивысшего класса. К примеру, нам сейчас в ОТК дали аппараты. Шедевры! Или взять электронные микроскопы, величину показывают до того ничтожную, что она вообще величиной не является. Так, вздох. Кажется, что перед этим человек? Гиппопотам! Что мы своими конечностями способны измерить?

— Кубометр дров, — подсказал Игорь.

— И я так полагал. И на этом влип. Недооценивал. И недооценивал я женщину, что хуже всего. Женщина сумасшедшей чувствительностью обладает. Особенно, если она пребывает в состоянии жены. Никакой сейсмограф не сравнится. Мужчина такое не улавливает, доводи

его хоть до наивысшего образования. А женщины… — Он оглянулся на Олю с Тоней, сидевших на диване. — Слушай сюда, лет пять назад это было, возвращаюсь домой. Пришел чин чином, даже коробку пастилы принес. И что ты думаешь? Где был, спрашивает. Где? Ясно, на работе, завком, то-се. Нет, докладывай, где был. Я клянусь, божусь. Она в слезы: опять эту крашеную нормировщицу провожал? Я доказываю: никого не провожал, совсем наоборот, шел до дома с Коршуновым. Не верит. Через час Коршунов забегает. Она его разоблачать. Он подтвердил мои данные без всякой погрешности. Ну, вроде успокоилась. Так что ты полагаешь? Вечером как брызнет слезой: все-таки, чувствую, провожал. Я кулаком по столу — безобразие, факты бери! А она… Не стану, говорит, брать твоих фактов, они только в сомнение вводят, потому что все равно провожал. Три дня не разговаривали. Представляешь, какая чувствительность? Это ж всякие законы природы нарушает! — восхищался он.

Игорь улыбнулся.

— Пастила тебя подвела.

Трофимов подумал.

— Да, пожалуй, насчет пастилы я перестарался.

Олечка осторожно засмеялась. Она слушала их отрешенно, благодушно, больше занятая своим. Трофимов перегнулся через стол, ласково шлепнул ее.

— Ты, старуха, не встревай, тебя это теперь не касается. А вот тебе, Игорь, другое происшествие. Поехала она в дом отдыха. Раз оттуда звонит, два звонит. Проинформировалась, все нормально. Третий звонит. С моей стороны обычная чуткость: как, мол, кормят, то-се. Вдруг бац: ты на пляж ходишь с этой брюнеткой, я знаю, я чувствую, меня услал, а сам!.. Забулькала, забулькала, и короткие гудки. Ну, объясни, пожалуйста, ни физиономии моей не видела, ничего, одни слаботочные сигналы по проводу. Откуда узнала, спрашивается? Абсурд. Загадка природы. Я тебе доложу, — мечтательно сказал он, — если приспособить ихнюю женскую систему для дела, такие можно материи замерять, куда там наша техника. С Марса любые сигналы уловим. Ты свои смешки брось. Об заклад бьюсь: если б я на Марсе с какой-либо местной гражданочкой перемигнулся, она бы немедленно зафиксировала и тут все тарелки перебила. Это ж форменный локатор! Это ж проблема!

— А ты без этого не можешь? — полюбопытствовал Игорь.

— Ну, поскольку мне не доверяли, то я и нарушал. — Он оглянулся на женщин, понизил голос: — Я не за то, чтобы непрерывно изменять или там разводиться. Я лично свою Ольгу ни на кого не променяю. Но освежиться мне было необходимо. А теперь — амба!..

Во время его рассказа знакомая досада царапнула Тоню — не умеет она так понимать и чувствовать своего мужа, как Олечка. Плохая, бесталанная жена. Настоящая жена — это, несомненно, талант. А ведь она, в сущности, до сих пор не знает, какие у Игоря слабые стороны, как управлять им. Не сумела никак использовать ту минуту встречи, когда она шла с Ипполитовым, растерялась от радости, все упустила, такой удобный случай был заставить Игоря приревновать. Тогда б он понял: нельзя ее тут оставлять одну. Совсем девчонка. Неужто она никогда не научится быть настоящей женщиной, холодно и расчетливо владеть своими чувствами? Впредь нельзя так, нараспашку. Чтобы добиться своего, ей надо действовать осторожно. Сам он к дяде просить не пойдет и, чего доброго, разозлится, если узнает, что она тут затеяла. До поры до времени лучше его не вмешивать в эти дела. Но как бы там ни было, он приехал, он не может без нее! Олечка была права, Олечка убеждала ее: не тащи силой, мужчина не любит, ихнюю амбицию надо учитывать: если любит, сам приедет, не вытерпит, примчится. А ведь еще бы день-два, и она бы не выдержала, бросила все и умчалась в это Коркино.

Тоня вдруг расцеловала Олечку и посмотрела на Игоря с улыбкой, которая показалась ему непонятно-ликующей.

Это

был долгий чудесный день. Тоня показывала Игорю город с таким рвением, будто он впервые приехал в Ленинград. Они любовались на новые дома, потом зашли в кино, но не высидели и двадцати минут. Как только у Игоря отдохнула нога, они отправились в книжный магазин купить Чернышеву монографию о Врубеле, потом зачем-то заглянули на собачью выставку, потом в универмаг. «Ты ведь соскучился по городу, верно?» — допытывалась Тоня. Он послушно глазел на витрины, но в их зеркальном блеске ловил только отражение Тонн и поражался тому, что эта красивая женщина — его жена.

Словно вернулась первая влюбленность. Волновало каждое прикосновение. Прохлада золотистой руки. Две черешни, приколотые к кофточке. Вязкие взгляды встречных мужчин… Все, что виделось и чувствовалось, всем нужно было немедленно поделиться с нею.

— Смотри, очередь какая за луком, — показывал он, — стоят по часу, по два. Поработал бы каждый из них эти часы на земле, и в очереди стоять не надо. Завалились бы и луком, и огурцами, и прочим.

Он воспринимал город с его удобствами и удовольствиями не совсем так, как она ожидала. Вздыхал и завидовал не больше, чем обычный отпускник, у которого кончается отпуск. Появилось в нем даже высокомерие, чувство превосходства, что было совсем непонятно, да и сам он не сумел бы толком раскрыть свою тайну, которую горделиво нес среди этой шумной, обтекающей его толпы. Никто и не подозревал, что вот этот скромно одетый, прихрамывающий парень делает для них всех хлеб. Как бы они тут обходились без него, Игоря Малютина? Он чувствовал себя кормильцем всех этих тысяч старых и молодых женщин с авоськами, мужчин с папками и свертками, мальчишек, бегущих из школы.

С пренебрежительной злостью разглядывал Игорь компании крикливо разодетых парней с бледными лицами и брезгливо поджатыми губами, стоящих на перекрестках. Когда-то он глухо завидовал их манерам, вольготной жизни, сейчас он смотрел на них свысока, — попугаи, дармоеды, истребляющие хлеб, сделанный Ахрамеевым, Игнатьевым, Пальчиковым — всеми его друзьями. Отправить бы этих бездельников на поля…

Холодильники, фарфор, мебель, выставленные в огромных витринах, — нет, ничего этого ему не надо. Юношеская гордость отречения сквозила в его снисходительной улыбке. Он рядовой солдат, солдат на побывке, солдат, которому завтра снова в бой.

В универмаге они встретили Левку Воротова. К удивлению Игоря, Левка как ни в чем не бывало долго тряс ему руку, распространялся о своих дружеских чувствах.

— Ты что, вернулся? Насовсем? — спросил он.

— Нет, куда там!

— А возможность есть?

— Конечно, есть!. — не вытерпела Тоня. И принялась рассказывать, как обрадовались бы на заводе, если б Игорь вернулся, у него такое изобретение, стоит ему проявить малейшую инициативу…

Игорь смотрел на нее с нежностью, потом вдруг резко оборвал:

— И без меня здесь обойдутся…

— Чудило, — покровительственно сказал Левка. — С какой стати тебе торчать на периферии? Чем ты хуже других? Раз есть возможность, то какая ж тут альтернатива?

Игорь прищурился.

— А помнишь, какую ты мне альтернативу на райкоме выдавал? Помнишь? Могу повторить.

Левка сплюнул.

— А ну их!.. Я уже не член райкома. — И он, ругаясь, начал жаловаться, как против него интриговали, копали и как на конференции вычеркнули его из списков. — Демократию развели! — злобно сказал он. — Распоясались всякие демагоги, особенно ваш Шумский и Рагозин постарались.

— Значит, прокатили? — спросил Игорь. — Вот это ты мне удружил! Вот это здорово! Ох, хорошо, хорошо!

В его голосе, улыбке было столько искренней радости, что Воротов опешил.

— Замечательно! Все-таки раскусили эту паскуду, — сказал Игорь, когда они отошли от Воротова. — Ай да ребята! Нет, это не случайно. Я много думал. Так и должно быть. И чем дальше, тем строже будет. Ты меня слышишь?

— Да, да, строже, — отозвалась Тоня. — Тебе что, перед ребятами совестно возвращаться? Они, наоборот, сочувствуют. Поговори с ними, убедишься…