После войны
Шрифт:
Мы воевали на женских плечах. Женщины собирали на заводах танки и самоходки, женщины не спали сутками в тыловых госпиталях, женщины убирали озимые, строили укрепления, тушили пожары. Женщины ждали. Боги, как же им пришлось нелегко! Ждать месяцами без каких-либо известий, в постоянном страхе, верить практически в чудо… Не хуже ли это, чем передовая?
Как быстро пришлось взрослеть молодым девочкам, как быстро постарели ещё недавно молодые женщины над желтоватой грубой бумагой зачитанных до дыр писем и оплаканных похоронок!
Я тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Что переживать о прошлом?
Вдруг мой взгляд привлекла сгорбленная косматая фигурка, сидящая на ступеньках одного из домов неподалёку. За моей спиной были какие-то склады, чуть дальше виднелись не то коровники, не то свинарники. А напротив, за широким пустырём, уже начинались жилые дома, самая окраина посёлка. Как раз на крыльце одного из них, добротного и хорошо сложенного сруба, он и сидел. Дом был явно заброшен, глядел на пустырь тёмными провалами окон, хотя всё ещё выглядел вполне крепким.
Испепелив в пальцах окурок, я двинулся к дому.
— Ну, здравствуй, — вежливо поприветствовал я, опускаясь на корточки. Из-под лохматых бровей, с заросшего бородой лица на меня уставилась пара всё ещё внимательных глаз, уже подёрнутых белой плёнкой. В густой рыжей шевелюре белели целые клоки седины.
— И тебе не хворать, чародей, — степенно откликнулся домовой. — Давненько в наших краях вашего брата не было.
— Что случилось с хозяевами? Уехали?
— Да кто в те дни просто так уезжал? — вздохнул он. — Хозяин, почитай, ещё в первый год войны погиб, а хозяйка с дитём не сильно дольше пожили: в лес убежали, не желала она под некросами проклятыми жить. Да там и сгинули, — он шмыгнул носом, утирая скупую слезу. — Хорошие они были. Я вот по старой памяти дом поддерживал, покуда мог, от мертвецов поганых прятался. А сейчас, видать, пора моя пришла, помирать скоро. Ну, да и ладно. Уже лучше так, среди живых, чем между мертвецами да их сворой! — задиристо проворчал он, стукнув маленьким сухим кулачком по коленке.
Я, не говоря ни слова, выпрямился и, обойдя домового, вошёл в его вотчину. Дух проводил меня настороженным взглядом. Препятствий чинить не стал, но и следом не пошёл, ожидая развития событий.
Я прошёл через пустые сени, не обратив внимания на оставшиеся там вещи. Моя цель была дальше, в светлице.
Вышел я через пару минут, крепко сжав в руке небольшую деревянную фигурку. На пороге домовой встретил меня испуганно-настороженным взглядом.
— Ты что это задумал, чародей? Не пойду я никуда, не предам хозяев!
Я присел рядом с ним, достал папиросу, закурил. Дух недовольно поморщился, но ничего не сказал.
— Не будет никакого предательства. Ты им ничем не поможешь; хорошо служил в былые годы, вы дружно жили, а теперь не стоит цепляться за прошлое. Я тебя хорошим людям отдам, не волнуйся.
— Слово дашь? — подозрительно прищурился домовой.
— Огнём и кровью клянусь, постараюсь. Ну, а если ошибусь в людях — так не взыщи, с меня тоже спрос небольшой.
— Сильная клятва, — кивнул домовой. — А что это ты мне помогаешь? Боевой офицер, силища — ух, аж дух захватывает! А я — что, я рядовой дух…
— Честно? — я вздохнул. — У меня самого никогда толком не было дома. В детстве, ещё в детдоме, как все
Дух снова хлюпнул носом и трогательно погладил меня по локтю. Потом его глаза сверкнули решимостью.
— Не отдавай меня никому, чародей.
— Ты чего? — опешил я.
— Будет тебе дом, вот всё сделаю! Я ж ого-го какой домовой, не простой, а самый что ни на есть старинный, из рода в род переходивший! — горячо воскликнул он, уже забыв, что только что называл себя «рядовым духом». — Хороший ты мужик, на хозяина моего прежнего похож, хоть он и чародеем не был. Где я себе ещё такого найду? А дом, баба да детишки — дело наживное!
Я засмеялся от серьёзности его тона и махнул рукой.
— Ну, как скажешь. Кто я такой, чтобы спорить с «самым что ни на есть» домовым? Только, уж не взыщи, придётся тебе пока в вещмешке пожить. Единственное, кормёжку могу обеспечить.
— Ты думаешь, это хуже, чем смерть? — насмешливо улыбнулся в усы домовой, подмигнул и исчез.
Я аккуратно завернул в чистый платок резного идола и убрал в вещмешок. Пока возился, не заметил, что Вольдим уже вернулся с какими-то ещё людьми, а со стороны хозяйственных построек к сухогрузу торопятся два высоких тонконогих паука-погрузчика и несколько тракторов.
Найдя меня взглядом, отставной танкист махнул рукой, подзывая к себе и, простившись с встречающими, сам двинулся навстречу.
— Ну, вот и управился, пойдём. А что это ты на крыльце сидел? Дом-то брошенный. Ланька, тёзка твой, хозяин дома, со мной вместе на фронт ушёл, только мне повезло вернуться, а он в первый год сгинул. И жена его, говорят, вместе с сыном где-то в лесах пропала.
— Я так и понял, что дом не жилой, — я кивнул. — Показалось просто, сходил проверить.
— Да ну, действительно — показалось. Там отродясь ничего дурного не было; хорошие люди жили.
За разговорами дорога показалась совсем уж короткой. Мы вспоминали, кто где воевал, и выяснили, что неоднократно пересекались, и пару раз даже вполне могли бы видеться, но исключительно мельком: танковым частям магическое прикрытие и огневая поддержка не требовались, так что с танкистами мне доводилось общаться довольно мало, разве только в качестве помощи с ремонтом, как и моему собеседнику — с офицерским составом.
Впрочем, трудно было найти полк или дивизию, с которыми мне не доводилось хоть где-то поучаствовать в сражениях. Старший офицерский состав периодически перебрасывали для огневой поддержки на тот или иной участок фронта в качестве самостоятельных боевых единиц. Нас немного, а наше участие в случае присутствия кого-то из доманского командования было просто необходимо, потому как с высшей нежитью такого уровня кроме офицеров работать некому. К примеру, сейчас офицеров огневиков в звании обермастера наберётся человек семьдесят, а то и меньше, и больше эта цифра не была никогда. А обергроссмастеров вообще всего четверо.