После войны
Шрифт:
На войне очень быстро понимаешь всю хрупкость и дешевизну человеческой жизни. Можно сколь угодно долго рассуждать о ценности и уникальности каждого индивида, но на деле любая жизнь стоит не больше девяти граммов свинца. Хрупкая и невесомая, рвётся легче паутинки. И здесь уже не играет роли, простой солдат или старший офицер, все мы одинаково смертны. Земляк, в одиночку способный поднять из недр океана огромный остров, точно так же умирает от осколка гранаты, как простой деревенский мальчишка, полгода назад впервые взявший в руки оружие. Пред ликом Кары равны все, невзирая
Впрочем, не об этом я думал в тот момент, лёжа у подножия толстой сосны.
Как угодно, только не так!
— Мать Сыра-Земля, сохрани, сбереги, — беззвучно шептали пересохшие губы. Почему-то в голове всё плыло и смазывалось, и кроме этих слов в ней не было ничего связного и осмысленного. — Укрой, защити… Мать Сыра-Земля, спрячь меня, сохрани…
Даже не молитва; последний отчаянный крик о помощи.
Наша земля — она живая…
Уплывающее в неизвестность сознание отстранённо продолжало фиксировать происходящее. Я ещё видел, как лежащая прямо перед лицом ладонь начала медленно погружаться в ещё не успевшую остыть от лета почву. Уже не видел, но чувствовал лёгкие невесомые шаги кого-то или чего-то, прошедшего почти по мне. А потом со всех сторон меня окутало сонное, уютное тепло.
Холодный осенний ветер скользил между пальцев и толкал в спину, заставляя пригибаться и слегка покачиваться, но это было даже приятно. Состояние было дремотное, ленивое; то долгое мгновение между прикосновением лица к подушке и вожделенным сном. Приятное, тёплое, привычное. Не нужно никуда спешить, всё само случится в положенный срок. Надо только расслабиться, и позволить холодным воздушным волнам убаюкать себя, остудить горячую кожу, замедлить бегущую по жилам сладкую кровь. А потом сон укроет белым пушистым одеялом, и останется только спокойно ждать пробуждения, сквозь дрёму наблюдая плывущие по небу облака…
Мокрые и очень холодные пальцы воткнулись прямо в мозг. Это было не больно, но неприятно до отвращения, и я попытался воспротивиться вторжению. В ответ на это нажим усилился, а к нему добавилась звенящая боль в висках.
— Товарищ гвардии обермастер, будьте добры, не сопротивляйтесь, — прозвучал откуда-то сбоку-сверху смутно знакомый голос, умудрившийся непонятным образом совместить в себе властные и извиняющиеся интонации. — Мне и без того достаточно тяжело приходится, а если вы ещё и упираться будете изо всех сил, боюсь, я могу и не справиться.
Я не придал значения словам, но быстро установил связь между собственными попытками защититься от чужих рук и болью, и сопротивление послушно прекратил. Лучше терпеть неприятные ощущения, чем ещё более неприятные ощущения, укомплектованные острой спицей боли, прошившей голову от виска к виску.
Через неопределённый срок мелкого постороннего копошения внутри черепной коробки моё сознание прояснилось. Я открыл глаза и обнаружил под щекой прошлогодние иголки, засыпавшие сырую сероватую землю. Какая-то шишка настырно впивалась в тело около ключицы, а к воткнутым в мой мозг пальцам добавились две тяжёлые материальные ладони на затылке.
— Всё, больше не могу, дальше сами, — раздался всё
— Сами — что? — машинально уточнил я, удивляясь чуждости собственного голоса. Он звучал хрипло, гортанно, неожиданно низко.
— Вылезайте сами, — охотно откликнулся невидимый собеседник. А я наконец-то определил своё положение в пространстве и, мягко говоря, растерялся.
Голова, плечи, правая рука до локтя, часть тела до середины груди, спина примерно до талии и… всё. В том смысле, что дальше начиналась земля, из которой торчали только перечисленные выше части меня. Всё остальное я даже не чувствовал.
Не слишком удобная поза при всех своих недостатках позволяла оглядеться. А, сделав это, я с искренним недоумением опознал своего собеседника. Рядом со мной, прямо на земле, одетый в офицерскую форму без знаков различия, сидел взмокший и очень уставший, будто после долгого бега, мастер дознаватель СОБ товарищ Озерский. Вот это встреча!
Я растерянно заозирался, максимально выворачивая шею и пристально вглядываясь в окружающие деревья. Озерский, понаблюдав за моими метаниями несколько секунд, не выдержал и вежливо поинтересовался:
— Вы что-то потеряли?
— А? Я пытаюсь выяснить, сколько здесь ваших коллег, и, признаться…
— Нет тут никого, — перебил меня дознаватель. — Илан Олеевич, может быть, вы всё-таки выберетесь целиком? Так будет удобнее разговаривать.
Я, было, хотел поинтересоваться, каким образом я должен это делать, если понятия не имею, что именно произошло. Но вовремя одумался и сосредоточился; подумаешь, немного провалился сквозь землю.
Выбраться быстро не получилось; всё-таки, земля — не основная моя специализация, и работаю я с ней с огромным трудом. А подобные фокусы и для опытного земляка-то достаточно затруднительны.
Но минут за пятнадцать-двадцать я таки выкарабкался на твёрдую почву, и принялся разминать едва ли не одеревеневшие конечности.
В принципе, в общих чертах понятно, что случилось. Земля всё-таки откликнулась на мою просьбу, и укрыла, как могла. Так бы и остался я похороненным заживо, не споткнись об меня случайно проходивший мимо менталист в чине мастера СОБ.
М-да.
— Спасибо, — обратился я к продолжающему сидеть мужчине. Озерский, несмотря на явную усталость, выглядел довольным.
— Пожалуйста, обращайтесь ещё, — он слегка улыбнулся и махнул рукой. — Как вы насчёт обеда? Есть гречка и тушёнка, думаю, приготовить будет не так трудно.
— Обед? Обед это хорошая идея, — рассеянно согласился я, протягивая дознавателю руку. Тот предложенной помощью воспользовался и тяжело поднялся на ноги. — Удовлетворите моё любопытство, а где ваша боевая поддержка и почему вы, собственно, в таком виде?
— Честно говоря, я надеялся на вашу помощь, — он хмыкнул. — Погодите, давайте сейчас устроимся поудобнее, и я всё подробно расскажу. Не люблю я вот так на ходу серьёзные вопросы обсуждать, а обсудить нам с вами надо многое.