Последнее дело капитана Дымова. Белая версия. Умрут не все…
Шрифт:
Несказанно удивленная таким насильем боль отпрыгнула вглубь черепа, Егор, не давая ей опомниться, покрутил кран и вот в лицо бьет не кипяток, а ледяной холод.
Терпеть, терпеть, всё, нет сил…
Снова движение кистью и вновь жар, потом опять холод, и опять жар и так много раз, пока проклятая гадина оккупировавшая голову не сдохнет.
Через долгие пятнадцать минут, Егор выпрямился. Боль и вправду вроде как унялась, он осторожно покрутил головой – кажись порядок. Только он чувствовал – это ненадолго. Боль, поселившаяся в голове, похоже, не собиралась так просто сдаваться, и вскоре планировала вернуться на прежние, с таким трудом отбитые у нее, позиции. Кое-как вытершись майкой, Егор швырнул её в угол. Натянул водолазку и вернулся в комнату. Чувствовал он себя, несмотря на отступившую боль прескверно: слабость, дрожащие руки и липкий, покрывающий тело, пот.
Нет, с этим надо что-то делать и со слабостью и с болью, и делать прямо сейчас. Хрен с «Вялым», хрен с этими убийствами, хрен со всем миром, работой и Людмилой тоже.
С тоской посмотрев на севший смартфон, он снял со стены радиотрубку, решая кому позвонить первому. Взглянул на часы – самое начало седьмого. Ладно, сначала в отдел. Набрал номер – долгие гудки. Отбой. Набрал номер Людмилы.
– Алло, – голос совсем не сонный.
– Это, я, – от её равнодушного тона сердце сбилось с ритма, а в грудь словно вонзили тупую иглу.
Трубка ответила молчанием, он слышал только её ровное дыхание.
– Я… – начал он и потер грудь, дышать было почти невозможно, – я в командировку еду, – после паузы, справившись, наконец, с непослушным сердцем, продолжил он, – на пару дней.
– Хорошо, – Людмила замолчала.
– Ладно, тогда пока, – через силу вымолвил Егор.
– Пока, – холодно и равнодушно ответила она и положила трубку.
Бл..ь, бл..ь, бл..ь! Даже не спросила – куда еду, когда вернусь. Тон это, равнодушный, будто не с мужем говорила, а с соседом, случайно встреченным во дворе и обратившимся с незначительным вопросом. Он глухо завыл от тоски. Вновь вернулась боль, и громко затопала в виске, проторяя дорогу к глазу.
Егор лихорадочно начал тыкал пальцами в кнопки, пока боль не завладела им полностью, и он мог ещё соображать. Только бы Родион был на месте.
– Родя, здорово, братуха, – зачастил он в трубку, – как сам, как дети, как дрожащая половина?
Родион откликнулся густым смехом на его шутку.
– Нормалек, брат. Сам-то, как? Голос что-то у тебя нехороший, случилось что?
– Да, блин, брат, понимаешь, башка последнее время болит – спасу нет. Вот сейчас, сил нет, слабость и вообще… На три денька на матрасы залечь хочу. Прикроешь?
– Вопросов, нет, больничку выпишу, только… С головой не шутят, может заглянешь?
– Никак, брат, сил нет, отлежусь и…
– Ну, смотри… А скажи-ка, боль какая – острая там, тупая? По голове случаем не били?
– Такая, знаешь, дикая, в левой части и в глаз отдает, а по голове, нет, давно не били.
– Х-м, – задумчиво протянул товарищ, – еще какие симптомы, кроме боли?
– Это важно? – Почти простонал Егор.
– Важно, Егорка, важно. Так, какие?
– Слабость, усталость постоянная, засыпаю плохо. Как-то так.
– Я не хочу тебя пугать, но зашёл бы ты ко мне, анализы сдал, кое-чем бы тебя просветил, проверил бы, надолго не задержу, пара часиков, а? Голова это такой орган… Да и симптомы так себе.
– Да знаю, знаю, голова не жопа – завяжи, да лежи, – через силу отшутился Егор.
– Ну…
– Брат, не могу сейчас говорить, – Егор еле сдерживался, чтобы не закричать, боль набирала обороты, а ему еще в отдел звонить и складно врать, – загляну через недельку.
Он отключился и начал быстро набирать номер отдела.
– Ваня, ты? Слушай, я приболел… Нет, ничего серьезного, так… Но, я на пару дней больничный взял… Да пошел он в жопу этот следак, и шеф вместе с ним… Всё, я сказал, всё! Послезавтра, край в четверг я на месте… Всё, всё, всё. Шефу я сам отзвонюсь. Его, всё равно сейчас нет. Бывай.
Егор выдохнул и силой брякнул трубкой о кровать, боль была невыносима.
Мать твою так, да что с ним?
Пошатываясь, он поднялся и добрел до серванта. Где-то здесь была аптечка – терпеть боль не было сил, надо ее чем-то заглушить.
Аптечки не было, превозмогая боль в голове и в сердце, и почему-то приступы удушья, он обшарил всю квартиру, но лекарств не было, если не считать за оные пачку дешевых презервативов.
Зато нашел кое-что поинтересней. Прозрачный пакетик размером с пол-ладони набитый какой-то травой – рыхлой, неприятного зеленовато-бурого цвета и с характерным сладковато-дурманящим запахом. Пакетик был не слишком удачно прикреплен скотчем к днищу комодного ящика.
Кто его спрятал? Размышлять над тем, кто заныкал наркотик, мешали путающиеся от боли мысли. Ладно, с этим он потом разберётся.
Вариант? Не вариант? Где-то он слышал или читал, что трава помогает от головной боли. Попробовать, а чего ему терять?
На подгибающихся ногах Егор добрался до пальто, выковырял из кармана пачку сигарет. Волны боли накатывали на него морским приливом, с каждым разом становясь все сильнее. Дрожащими пальцами достал сигарету, распотрошил ее на колени, зубами выдернул фильтр, сплюнул прямо на пол.
Опыт забивания косячков у него был, по малолетству баловался, вместе с все тем же Гошей и парой дворовых дружков. Правда в отличие от остальных травка его не забирала и вместо веселого прихода или грустняка, он получал красные, словно у кролика альбиноса глаза и нос полный соплей.
Егор свернул сигарету, правда, не с первого раза. Самокрутка ходила ходуном в кривящихся от боли губах. Пальцы дрожали, ломая спичку за спичкой, но Егор справился. Сладковатый дым потек в него, как холодная струйка воды в пересохшее горло бедуина.
Вскоре, боль сдалась, не в силах справится с дурманом и, о чудо, сначала отступила, а потом и вовсе исчезла.
Егор облегченно откинулся на кровать. Оказывается счастье, это когда боль, грызущая почище голодных волков, уходит. Сразу и дышать становится легче, и дрожь исчезает, и тело перестает ежеминутно покрываться холодным, липким потом. Незаметно для себя Егор уснул.