Последнее дело капитана Дымова. Белая версия. Умрут не все…
Шрифт:
От мыслей, бродивших в голове, его отвлекло алое пятно, промелькнувшее за окном. Егор сфокусировался на остановившемся рядом алом джипе, обтекаемом и мускулистом, словно присевший перед прыжком бультерьер. Тонированные окна скрывали пассажиров, и он остро позавидовал им, наслаждающимся кондиционированной прохладой кожаного салона, а то, что салон кожаный, он знал доподлинно. Точно такая тачка была у Людмилиного шефа. Мощная, красная словно флаг, ушедший в небытие страны, до отвращения красивая и роскошная.
Загорелся зеленый свет, троллейбус дернулся и поехал, джип плавно тронулся проезжая мимо окна, у которого стоял Егор. Но уехать далеко они не успели, вновь остановившись едва миновав перекресток теперь уже в пробке. Сейчас Егору был виден только зад машины и часть передней дверцы со стороны пассажира.
Нетерпеливо он взглянул на часы.
Твою мать, на встречу со стукачом он опаздывал, а впрочем – плевать, не барин подождет. Егор вновь посмотрел на замершую рядом машину. Черное стекло, отражавшее троллейбус и толпу, истекающую потом в нем, поехало вниз. Из окна показалось тонкое запястье с изящной кистью, с зажатой меж пальцев дамской сигаретой с пегим и чуть кривоватым столбиком пепла. Длинный палец с ухоженным алым ногтем легонько стукнул по сигарете, стряхивая пепел. Егор терпеть не мог таких вот ногтей – длинных и острых, словно у хищной птицы, да еще такого вызывающе красного цвета, словно их обмакнули в кровь. Людмила его, как раз вчера вернулась из салона именно с таким маникюром, хотя и знала, что ему это не нравится.
Рука исчезла в салоне, но вновь появилась, но теперь уже вольготно расположившись в проеме открытого окна. Красивая рука, машинально отметил Егор – гладкая, загорела и.… Вот ведь странно, смутно знакомая.
Вдвойне странно, что знакомых обладателей таких шикарных машин у него не было. Если не считать…
Вот бл..ь.
Он весь покрылся липким, горячим потом.
Вот бл..ь.
Если не считать за знакомого шефа Людмилы. Но Людмила не курила. Или курила?
Вот бл..ь.
Троллейбус дернулся и чуть продвинулся вперед.
За опущенным тонированным стеклом, прямо в шикарном кожаном салоне, сидела Людмила?
Людмила.
Егор бессильно ткнулся лбом в перекрестье рамы, силы внезапно покинули его. Почти напротив него, чуть наискосок, в салоне чужой машины, сидела его жена. Он полностью не видел её, но не узнать просто не мог. Ее волосы, ее профиль, ее шея, ее плечо, ее, мать твою, рука…
Курящая, и весело улыбающаяся, можно сказать хохочущая, наверное, в ответ на удачную шутку скрытого от взгляда Егора водителя. Давно он не видел ее такой беззаботной и веселой, и никогда она так не смеялась его шуткам. Никогда.
Глаз он не видел, но был уверен – они блестят, тем блеском, что некогда блестели в темноте их спальни, когда она верхом на нем устраивала дикую и бешеную скачку страсти.
Вот бл..ь.
Бессилье ушло, сменившись бешеной дрожью готовых к действию мышц. Он кинулся дальше по салону, расталкивая возмущенно гомонящих пассажиров, чтобы полностью увидеть жену, но троллейбус тронулся с места, а джип, взревев мотором, рванул вперед, словно торпеда, пущенная по вражескому миноносцу. Увидев набирающий скорость джип Егор, сменил курс, пробиваясь уже к дверям, но замер, не дойдя до выхода.
Какого черта! Он все равно не успеет, машина умчалась не догнать. Егор обуздал бешеный порыв выскочить из горячего нутра троллейбуса и разрядить всю обойму в зад красной машины и облокотившись на поручень, замер, закрыв глаза и прижавшись лбом к горячему и липкому металлу.
Мысли поначалу вихрем крутившиеся в голове, замерли и поползли усталыми улитками.
Как, такое может быть? Его Люда и… Нет, нет, нет, он ошибся, просто ошибся, мало ли похожих людей. Он начал лихорадочно вспоминать, во что была одета жена утром. Да, вроде, как всегда – строгий темно-синий костюм, нет, нет… Жара, на улице жара. Она надела льняную и при этом безумно элегантную, как ему казалось, светло-серую пиджачную пару. Точно! Юбка чуть выше колен оттенявшая загар гладких ног и приталенный пиджак на одной пуговице, а под ним шелковая полупрозрачная блузка с рукавом три четверти – точно!
А, эта сидевшая в машине?
Он до боли зажмурился, восстанавливая в голове только что увиденное. Так, так, так. Кисть с зажатой сигаретой. Дальше гладкая загорелая рука, острый бугорок локтя и… и… и плечо!
Егор облегченно выдохнул, только сейчас заметив, что все это время не дышал. Плечо – голое, круглое и красивое! И что-то такое красное, легкое и на тонких бретельках. Так что, это была не она. Нет, не она – не Люда.
Он успокоил себя, хотя в глубине души…
В глубине души он знал – что-то не так. Они не спали вместе вот уже несколько месяцев. Точнее спали, но каждый под своим одеялом. Он даже не помнил предлог, под которым жена достала второе одеяло, толи ей жарко было, толи наоборот холодно. Последний раз они занимались любовью в начале неожиданно холодного июня. Он тогда пришел домой ближе к полуночи, жутко уставший и злой. Не поев, и даже не приняв душ, что для него было редкостью, завалился спать. А под утро, когда начало светать, он проснулся от того что ощутил руку Люды на своем животе. Не поняв спросонья, в чем дело он хотел сбросить её, но мягкая ладошка, приподняв резинку трусов, нежно погладила его член, и Егор мгновенно возбудившись, ужом, скользнул под одеяло жены.
Егор прекрасно помнил этот момент, так как до этого у них был месячный перерыв, а потом так внезапно. Он помотал головой, отгоняя воспоминание, сегодня, край завтра он выяснит всё. И это внезапное охлаждение к нему и где она была сегодня вечером.
Он, конечно, ничего не выяснил. Не смог. Порывался спросить, уже открывал рот и не мог. Не мог! Не мог и все тут.
Он ненавидел себя за эту слабость, ненавидел её за то, что она одним своим присутствием превращает его из веселого зубоскала, жесткого как рессорная сталь и гибкого как ивовый прут, в безвольную тряпку.
Егор не сумевший выяснить всё напрямую начал следить за женой – во сколько уходит, когда приходит. Явных изменений он не обнаружил. Да и сложно было что-то заметить, когда сам бываешь дома набегами.
Вот только во взгляде Людмилы он начал замечать безразличие и отрешенность, частенько сменяемые раздражением и брезгливостью что ли? А, хуже, последнее время она всеми силами старалась избегать его прикосновений, даже самых невинных и мимолетных, что бесило и обижало его больше всего.
Её любовь ушла, это было очевидно даже такому слепцу как Егор, но почему и когда это произошло, он не знал. Выяснить же не хватало духу.
Она не любила его, а он?
Он, любил?
Любил…
Любил и ненавидел одновременно. Эта гремучая смесь из противоположных чувств сильно отравляла ему жизнь. Заставляла нервничать и срываться, конечно же, на работе. И всё чаще он замечал – любви остаётся всё меньше, буквально на самом донышке, а вот ненависти… С ненавистью было сложнее.
Не смотря на жуткую загруженность и вытекающую из этого тупую усталость, он оставался обычным молодым мужчиной с обычными для мужского племени потребностями, если не в любви то в сексе, если не во внимании, так хоть в интересе к собственной персоне.