Последнее дело капитана Дымова. Белая версия. Умрут не все…

Дорогов Андрей

Молотки в голове слегка угомонились, боль не ушла, конечно, но хотя бы дала временную передышку. Егор тяжело поднялся, стараясь не слишком трясти головой, скинул ботинки и, кое-как пристроив на вешалку, ненавистное пальто рядом со старой, давно вышедшей из моды «Аляской», протопал в спальню. Она же гостиная, зал и все остальное – квартира была однокомнатной. В маленькой, загаженной комнате, кроме громадной кровати, плоского телевизора и ДВД проигрывателя на комоде, больше ничего не было. На полу, рядом с кроватью, лежала россыпь дисков. Егор пошевелил их ногой. На него, с разноцветных обложек, томно глазели грудастые блондинки и брюнетки, да потрясали выдающимися органами здоровенные мужики. Одним движением он запихнул это добро под кровать.

Егор швырнул в угол пиджак, стянул с плеч «подвязку» 6 и, не раздеваясь, повалился на любовное ложе, так прозвали кровать опера. Лежать было не просто прекрасно, а удивительно и превосходно. Тупо стучало в голове, гудели натруженные за день ноги, а вот сон не шел. Казалось вот оно – долгожданное положение лежа, закрывай глаза и спи, ан нет.

Егор полежал, поднялся и, кряхтя как столетний дед, прошаркал на кухню. Скрипнул дверцей старенького «Минска». Кроме сохлого, даже на вид противного сыра, в белом нутре холодильника ничего не было. Зачем он заглянул в него, Егор не знал, видимо чисто машинально, так как есть не хотел совершенно, а вот чаю выпить в самый раз.

6

Подвязка – наплечная, она же оперативная, кобура (жаргон).

Но пошарив по полкам, кроме полбутылки дешевого коньяка ничего не нашел. Егор в задумчивости смотрел на коричневую жидкость. Свинтил пробку, понюхал – в нос шибануло запахом скверного спирта и сивушных масел. Понятно, бутылка Васи Тюнина, только он мог употреблять такую отраву.

Вернув коньяк на место, он вернулся в комнату и опять повалился на кровать. Закрыв глаза, Егор попытался уснуть. Сон, проклятый, всё не шел. Такое с ним бывало, когда он, доходя до определенной границы усталости, перешагивал через нее, а потом, ложась в кровать, чувствовал себя совершеннейшим бревном, этаким Буратино – одновременно мертвым и живым.

Раздеться бы и лечь по человечески, чтобы отдохнуть хоть чуть-чуть, но он еще не настолько перестал уважать себя, что бы ложится туда, где перебывало чёрте знает сколько женщин и мужиков. Простыни, скорее всего не менялись месяцами, девицам которых приводили сюда, было все равно где заниматься сексом, а приличных женщин на оперхату не водили.

Егору вдруг смертельно захотелось перевернуться на живот. Он подумал и перевернулся. Щека легла на колючее покрывало, и ему показалось, что он лёг лицом на воздушный шарик с водой внутри.

«Чёрт, что это та…»

Он все понял, встал и сдернул покрывало. На серых от времени простынях лежал использованный, а после старательно завязанный презерватив.

– Твою мать, черти, – выругался он вслух, – хоть бы убирали за собой, гады.

Он сгреб простыню за угол и рывком сдернул её на пол. Открыл комод, постельное белье, лежащее в нем, было не менее серо и пахуче чем то, что он сбросил на пол. Егор плюнул внутрь и задвинул ящик.

С отвращением посмотрев на кровать, он, подумав с минуту, вернулся на кухню. Достал бутылку и лихо вылил в себя половину. Так как пить Егор не привык, то задохнувшись от горечи, хлынувшей по пищеводу вглубь живота, закашлялся.

Отплевавшись, он, прихватив коньяк с собой, вернулся в комнату. Проведя рукой по выключателю, погасил свет и, поставив бутылку на пол, плашмя рухнул на кровать. Лежать с ногами, находившимися на полу, было неудобно. Егор поерзал и, подтянувшись на локтях, лег на кровать полностью.

Тело отяжелело, голова же, напротив, стала необычайно легкой. Впервые, за этот день, он почувствовал, как боль отступает. Она, эта долбящая изнутри черепа боль, вся как-то скукожилась и, не прощаясь, стала уходить. Но на пороге вдруг остановилась и в нерешительности оглянулась.

– Шалишь подруга, – Егор пьяно рассмеялся в темноту и, нашарив рукой бутылку, глотнул еще.

Вот теперь боль ушла, и даже дверью на прощанье не стала хлопать.

Правильно, именно так и должна поступать настоящая женщина. Он вновь хрипло расхохотался и блаженно прикрыл глаза. Тяжелое тело тянуло сознание вниз, в самую глубину сна, но легкая голова, пенопластовым поплавком стремилась вверх, на поверхность. Так он и застрял на границе между сном и явью, в этаком полудремотном состоянии, когда находишься еще не там, но уже и не здесь.

Мысли, в испуге разбежавшиеся от спиртного, набрались храбрости и стали возвращаться. Странные это были мысли, не мысли даже – размышления. Всё, в чём он боялся себе признаться, осмелело и настырно начало теребить его.

«Обрати на нас внимании, а? Обрати. Хватит убегать и прятаться. От себя не убежишь. А, мы это часть тебя. Может, настало время сесть лицом к лицу и поговорить?»

Егор попытался отмахиваться от них, но тяжелое тело не слушалось, и он сдался – поговорим.

Размышления покивали и, обретя вдруг плоть, расселись вокруг него.

Егор обвел их глазами.

Вот – тот, кем он был.

Вот – тот, кем он не был.

А, вот – тот, кем бы он мог стать, если бы…

Тот, кем бы он мог стать покивал, как бы соглашаясь с ним:

– Вот именно, если бы…

Это если бы имело красивое имя – Людмила.

…Люда, Людочка, Людмила…

Жена его будущая, терпеть не могла, когда ее называли иначе, чем Людмила. Не признавала она никаких уменьшительно-ласкательных сокращений, а уж от нейтрального Мила, шипела как рассерженная кошка. Чем вызвана подобная реакция, Егор, почти за десять лет супружеской жизни выяснить не смог.

Была она младше на его, на пару лет. Крепенькая девочка Людмила, с третьим размером груди, упругой попкой и стройными ногами. Круглым строгим лицом и рыжими глазами с загадочной поволокой. Когда Егор смотрел в эти глаза, всё казалось ему, что она чего-то хочет, но сказать или не решается или не может, а может, не хочет. Мол, сам догадайся, разгадай мою загадку. Егор вот, не разгадал, как ни старался.

Привлекла его будущая жена своей холодностью и неприступностью. Тем, что в упор не замечала его – красивого парня Егора, звезду спорта и без пяти минут чемпиона. Жаль, но пять минут эти, отделяющие его от международной арены, славы и гонораров, так и не прошли. Досадная мелочь, случайность, ошибка на тренировке, юношеская лихость и бравада подвели красивого парня Егора. Травма колена, врачебная комиссия и как итог – медный таз, если не сказать грубее, накрывший его мечту о славе. Так и остался он у этого самого таза, оказавшегося не медным, а деревянным и разбитым.