Последнее Евангелие
Шрифт:
— Римский стиль, — объяснил Джек. — Пол и стены обычно делали цветными и богато украшали орнаментами, а вот мебели по современным стандартам было мало.
— Здесь нет даже мозаики ли фрески на стенах, — заметила Мария. — Вся комната из камня. На первый взгляд вроде бы мрамор.
Джек еще раз огляделся вокруг, стараясь не упустить ни малейшей детали и трезво оценить обстановку. Справа — на южной стороне — в стене прорублено два выхода, но оба они заблокированы твердым вулканическим материалом. Вероятно, ведут на балкон, с которого открывается вид на Геркуланум. Потрясающее зрелище, должно быть! Слева возвышается Везувий, справа — Неаполитанский залив. Вдалеке виднеется побережье, Мисен и Кумы.
Джек немного подвинулся, и свет фонаря упал на большой мраморный стол — три метра в длину и метр в ширину. Рядом два каменных стула, обращенных спинками к балкону. На столе два глиняных кувшина, три чашки и небольшой сосуд, напоминающий чернильницу. У ножки стола — невысокая винная амфора. Джек еще раз внимательно осмотрел поверхность стола. Чернильница?! От волнения сердце забилось сильнее. Прищурившись, Джек разглядел пыльные предметы, которые вполне могли оказаться бумагой… папирусом! Так, только спокойствие! Сейчас нельзя терять твердости духа. На пару мгновений Джек отстранился от происходящего, а затем повернул фонарь налево и увидел полки, заполненные свитками, еще вчера. Невероятно! Несколько свитков лежало на полу. Вебер в XVIII веке точно не находил ни одного такого. Джек повернулся налево. Рядом со входом в ветхой корзине или сумке тоже оказались свитки, но не такие, как на полу. Папирус скручен вокруг деревянных палочек, каждая из которых имела характерные гладкие флероны на концах и ярлыки. Сомнений быть не может! Это не просто кипы чистого папируса, а законченные книги!
Джек снова нацелил луч фонаря на левую стену комнаты между корзиной и полками, которую видел раньше, но недооценил. Только теперь он понял, что там, и присвистнул от восторга. Два портретных бюста возвышались на полке в тени и, казалось, смотрели прямо на стол. Джек осторожно подошел поближе. Кто же жил здесь? Кто сидел за этим столом две тысячи лет назад? Джек остановился перед бюстами. Они были выполнены в реальных размерах. На мгновение показалось, что это призраки. Словно обитатели виллы, погибшие в тот роковой день, вышли из стены и уставились на Джека безжизненными глазами. Никакой мистики! Надо успокоиться. Типичные портретные бюсты императоров. Только необычайно правдоподобные, будто сделанные с восковых масок умерших. Красивые лица с правильными чертами, слегка оттопыренные уши… Однозначно члены императорской семьи. Джек наклонился к небольшим пьедесталам под каждым бюстом.
T. CLAVDIVS DRVSVS NERO
T. NERO DRVSVS SEMPRONIVS GERMANICVS
— Друз и Германик, — прошептал он.
— Эти два парня… Да еще портрет на монете, — сказал Костас. — Это что, отец и брат Клавдия?!
— Неверояное совпадение! — воскликнула Мария.
Мысли путались. Джек поднес монету, которую до сих пор сжимал в руке, к бюстам. Потрясающее сходство! Неужели это все же возможно?
— Что-то есть в этом сестерции… — пробормотал он.
— Одна монета вряд ли имеет значение, — заявила Мария. — По-моему, наша вилла — своеобразная художественная галерея или музей. Многие итальянцы — владельцы вилл коллекционировал и в эпоху Ренессанса старинные медальоны и монеты. Нельзя ли предположить, что и римляне делали то же самое?
— Можно, — ответил Джек и печально посмотрел вокруг. — Но мне все-таки кажется, что мы находимся в комнате пожилого человека, в жизни которого осталось место только самому главному, самому ценному… Здесь все пропитано не просто римским минимализмом, а настоящим аскетизмом! Книга, письменный стол, два бюста для преклонения, вино… Ни украшений, ни мозаики, ни одного признака гедонизма, с которым обычно ассоциируется жизнь в Неаполитанском заливе. Комната принадлежала человеку, готовому к следующей ступени — к жизни после смерти, где нет прошлого, а лишь сумерки жизни.
— Странное местечко в такой богатой вилле, — сказал Костас. — Эта комната — словно монашеская келья.
Морис, присев на корточки, принялся рассматривать одну из бумаг на полу.
— Папирус очень хорошо сохранился, — заметил он, аккуратно приподнимая его двумя пальцами. — Гибкий. Я могу прочитать по-гречески, что здесь написано.
— Эх… увы, по-гречески! — разочарованно воскликнул Джек.
— А что не так? — спросил Костас.
— Ничего… Совсем ничего. Просто так хотелось найти что-нибудь на латыни.
— Боюсь тебя разочаровать, Джек, — произнес Морис, убирая очки. — Пустое дело.
— Филодем?
— Похоже на то.
— А я-то думал, греческих философов всегда уважали! — удивился Костас.
— Далеко не всех, — заверил его Джек. — Многие образованные римляне, такие как Клавдий и Плиний Старший, полагали, что большинство греческих философов в Неаполе — обманщики и шарлатаны, нахлебники в домах богачей. Их сочинения буквально наводнили город. Возьми какую-нибудь книгу с полки в то время, и это наверняка оказался бы Филодем, а не один из великих мыслителей, почитаемых сегодня. Вспомните сами — сохранившиеся и расшифрованные в Средние века классические работы представляют собой вершину античных достижений, всего лишь малую часть в общем объеме. Отсюда заблуждение, что все древние философы обладали выдающимися умами. А чем современная наука лучше? На одного специалиста — десяток бездарностей! Все вокруг вдруг стали профессорами. Не повезло нам, что старина Кальпурний Пизон покровительствовал чудаковатому Филодему! Но что поделаешь.
— Молю Бога, чтобы здесь нашлось еще что-нибудь, кроме сочинений Филодема, — расстроенно пробормотал Морис. — А то получается, я обманул вас, зря отвлек от изучения останков корабля.
— Да что ты! Я бы ни за что не упустил возможность оказаться здесь, — страстно заверил его Джек. — Филодем — не Филодем. Какая, по большому счету, разница! А с кораблем все равно придется подождать неделю или две, пока не привезут основное оборудование.
— Очень жаль, — сказала Мария, опускаясь на корточки. — Всего лишь второсортный философ. А ведь кто-то пытался спасти его работы, когда началось извержение! — Мария обвела взглядом разбросанный на полу папирус.
— Может, и не пытался, — сказал Костас. — Вдруг, наоборот, решил избавиться от этого хлама, выбросить все?
— Или искал что-нибудь, как ты сначала подумал, — добавил Джек, оглянувшись на жутковатый скелет, его рука будто тянулась к бумагам в комнате. — Что-то есть особенное в этом месте… На кабинет греческого философа не похоже. По крайней мере точно не 79 года. Слишком много римского… Я почти уверен, это жилая комната, тайное убежище. Место, где можно жить по своим правилам, в своем мире, не беспокоясь, что скажут или подумают другие. К тому же вряд ли грек решил бы выбрать бюсты римских императоров как единственное украшение и любоваться ими, сидя за столом!
Морис снова включил вытяжной вентилятор. Индикатор загорелся красным светом.
— Пусть поработает еще пару минут, — объяснил Морис. — Думаю, мы сможем поговорить и при шуме. А здесь нас не услышат.
Вернувшись к входу, все столпились вокруг Джека с монетой. Он снова взглянул на статую, потом на монету, истертую с обеих сторон.
— Возможно, она была словно напоминание для старого солдата, пожилого человека, жившего здесь в 79 году, — прошептал Джек. — По-видимому, он служил императору Клавдию при вторжении в Британскую империю, а может быть, даже императору Германику за шестьдесят лет до извержения Везувия. Старый вояка почитал своего военачальника, а также его брата и отца. — Взволнованный, он замолчал. — И все-таки монета необычная…