Последнее искушение Христа (др. перевод)
Шрифт:
Была суббота. Правоверные выходили из синагоги Назарета. Перед их взором все еще стояли видения, которые рисовал в их воображении старый раввин Симеон, и видения эти были такими яркими, что люди шли, спотыкаясь, различая реального мира. Они разбредались по городской площади и, медленно прогуливаясь под высокими финиковыми пальмами, восстанавливали душевное равновесие.
Сегодня раввин вытащил один из свитков Писания наугад. Это оказалась Книга пророка Наума. Вслепую Симеон ткнул пальцем и попал на такой текст: «Вот, на горах — столпы благовестника, возвещающего мир…»
Раввин прочел эти слова один раз, другой — испарина выступила на его лбу.
— Это Мессия! — возопил Симеон. — Он идет! Оглянитесь! Всмотритесь в себя! Повсюду знаки его приближения. Крик рвется
Люди выходили из синагоги и растекались под финиковыми пальмами. Раввин говорил слишком сумбурно, и его слушатели теперь пытались поскорей позабыть его речи, чтобы утихло бушующее пламя в их сердцах и они могли бы вновь обратиться к насущным заботам. Но пока они прогуливались, нетерпеливо ожидая полудня, когда они смогут вернуться в свои дома и за разговорами, спорами и трапезой позабыть окончательно о пророческих словах, — глядите-ка! Откуда ни возьмись, появился сын Марии, босой, в рваной одежде, с лицом, пылающим как зарница. За ним робко жались четверо учеников, замыкал шествие угрюмый Иуда — глаза его потемнели от усталости.
Земляки недоуменно взирали на них — что это за явление? И разве это не сын Марии впереди?
— Посмотрите, как он идет. Раскинул руки и машет ими, как крыльями. Господь помутил его рассудок, и он пытается теперь взлететь.
— Смотрите: влез на камень, собирается говорить.
— Пошли повеселимся!
Иисус действительно взошел на камень в центре площади. Вокруг собирался народ, довольный предстоящим развлечением. Вот теперь им удастся забыть суровые слова раввина. «Война, — сказал он. — Бодрствуйте: он грядет!» Сколько лет уже Симеон талдычил им одно и то же, их уже тошнило от его слов. Слава Тебе, Господи, теперь сын Марии отвлечет их.
Иисус взмахнул руками, призывая всех собраться, и площадь стала заполняться ермолками, бородами и полосатыми хитонами. Кто жевал финики, кто семечки, богобоязненные перебирали длинные четки, каждый узелок которых содержал речение из Святого Писания.
Глаза Иисуса вспыхнули. В сердце его не было страха, несмотря на такое людское море.
— Раскройте свои уши, — воскликнул он, — раскройте свои сердца, дабы услышать, что я скажу. Исайя возопил: «Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал меня благовествовать нищим, послал Меня исцелять сокрушенных
— Туманно ты говоришь, сын плотника, — закричал горбатый старик, потрясая четками, — туманно и легковесно. «Царствие Божие», «справедливость», «свобода». Довольно! Сделай чудо, и мы поверим тебе. А иначе — заткнись!
— Все есть чудо, старик, — ответил Иисус. — Какие тебе еще нужны чудеса? Взгляни под ноги: даже у мельчайшей травинки есть свой ангел-хранитель, который помогает ей расти. Взгляни вверх: что за чудо звездное небо! А если ты закроешь свои глаза, старик, то увидишь — какое чудо мир внутри нас! Какое звездное небо в наших сердцах!
Люди в изумлении слушали его и оборачивались друг к другу.
— Это ли сын Марии? Как ладно он говорит!
— Это дьявол говорит его устами. Где его братья? Пусть свяжут его, пока он никого не покусал!
— Он снова начал. Т-с-с-с!
— День Господа пришел, братья. Готовы ли вы? У вас осталось мало времени. Сзывайте бедных и раздавайте свое добро. Что вам заботиться о богатствах этой земли? Огонь их все пожрет. Ибо Царствию Небесному предшествует царство огня. В день Господа стены домов восстанут на своих обитателей и сокрушат богатых; золотые слитки в их сундуках превратятся в кровь и пот обездоленных и затопят притеснителей. Разверзнутся небеса, хлынет огненный дождь, море огня зальет землю, лишь новый ковчег будет плыть по нему. В моих руках спасение, я ступаю на ковчег и выбираю. Братья мои, назаретяне, я начинаю с вас. Вас первыми я приглашаю. Входите! Пламя Господа уже спускается с небес!
— Ха-ха-ха! Сын Марии пришел нас спасать, — заулюлюкала толпа.
Со всех сторон доносились взрывы хохота. Кое-кто уже начал собирать камни.
И вдруг в дальнем конце площади появился какой-то бегущий человек. Это был Филипп, пастух. Как только он узнал о приходе своих друзей, он тут же кинулся к ним. Глаза у него опухли, словно от слез, щеки ввалились. В тот самый день, когда он попрощался у озера с Иисусом и своими друзьями, крича им вслед: «Я не пойду, у меня овцы, на кого я их оставлю?!» — разбойники, спустившиеся с гор, скрутили его и увели всех овец, оставив ему лишь пастуший посох. С тех пор он ходил от деревни к деревне, от горы к горе в поисках своей отары, словно царь в изгнании. Из его уст вылетали проклятия и угрозы, и он точил свой кинжал, но по ночам, оставаясь в одиночестве, он плакал… И теперь он бежал к старым друзьям, собираясь присоединиться к ним, поведать о своих страданиях, чтобы всем вместе отправиться на поиски его стада. До него донеслись смех и улюлюканье.
— Что это там происходит? — пробормотал он. — Над чем они смеются? — И он подошел ближе.
— Над чем вы смеетесь? — гневно вскричал Иисус. — Зачем собираете камни — чтобы побить Сына человеческого? К чему похваляетесь своими домами, оливковыми рощами, виноградниками?! Все это прах! Прах! Сыновья и дочери ваши — прах! Великий разоритель огонь сойдет с вершин гор, чтобы похитить ваших агнцев!
— Какой разоритель? Каких агнцев? — пробормотал Филипп, оперевшись подбородком на свой посох. — О каком это пламени он говорит?
Пока Иисус говорил, сходилось все больше и больше людей с землистым цветом кожи — нищих. Прослышав о новом пророке бедняков, они бросились на площадь. Говорили, что в одной руке у него божественный огонь, чтобы спалить богатых, а в другой — весы, чтобы поровну разделить их добро между бедными. Явился новый Моисей, принесший новый, более справедливый Закон. И собравшаяся голытьба с восторгом внимала ему. Свершилось! Свершилось! Пришло царство бедных!
Иисус заговорил снова, и тут же ему на плечи обрушились четыре руки, стащивших его с камня. Он не успел оглянуться, как уже был связан толстой веревкой.