Последнее искушение Христа
Шрифт:
«Господи! Господи! Не в силах я бороться с Тобою и слагаю ныне брони мои, да свершится воля Твоя!»
Эти слова принесли ему облегчение. Юноша опустил голову на грудь, словно засыпающая птица, закрыл глаза, и сон овладел им. И сразу же ему почудилось, будто вынул он из груди своей яблоко, разделил его, вынул оттуда зерно и посеял в землю перед собою. А когда совершил он посев, зерно прошло сквозь землю, дало всходы, стало деревом, пустило ветви и листву, расцвело, дало плоды и принесло обильный урожай алых яблок…
Заскрежетали камни, послышались человеческие шаги, и вспугнутый сон исчез. Иисус открыл глаза. Какой-то человек стоял перед ним. Теперь он был уже не
Ночной гость приблизился, опустился на колени.
– Ты проголодался, – сказал он. – Я принес тебе хлеба, рыбы и меда.
– Кто ты, брат?
– Андрей, сын Ионы.
– Все покинули меня и ушли. Я и вправду был голоден. Как же это ты вспомнил обо мне, брат, и принес мне эту милость Божью – хлеб, рыбу и мед? Не хватает только доброго слова.
– Я принес и его, – сказал Андрей.
Темнота придала ему отваги. Иисус не видел, как две слезы катились по бледным щекам юноши, ни того, как дрожали его руки.
– Перво-наперво его, доброе слово, брат, – сказал Иисус, с улыбкой протянув руку.
– Учитель, – тихо сказал сын Ионы, нагнулся и поцеловал ему ноги.
Глава 14
Время не поле, и локтями его не измеришь. Море не измеришь милями, ибо оно – сердцебиение. Сколько времени длилась эта помолвка? Дни? Месяцы? Годы? Сын Марии странствовал по селам и горам, переплывал в челне с одного берега озера на другой, радостный, милосердный, с добрым словом на устах, облаченный в белые одежды, словно жених. А невестой его была Земля. Там, где ступала его нога, земля покрывалась цветами, деревья распускались от взгляда его, а когда он входил в челн, прилетал попутный ветерок. Люди слушали его, и земля, из которой были сотворены тела их, становилась крыльями. В те времена, пока длилась эта помолвка, можно было поднять камень и найти под ним Бога, постучать в дверь – и Бог выходил отворить ее, посмотреть в глаза другу или недругу – и увидеть, что там в зеницах пребывает улыбающийся Бог.
Фарисеи возмущенно качали головами:
– Иоанн Креститель постится, рыдает, грозит – не до смеха ему. А ты тут как тут, где только свадьба да забава. Ты все знай себе ешь, пьешь, хохочешь, а третьего дня на свадьбе в Кане не постыдился даже пуститься в пляс вместе с девушками. Да где это слыхано, чтобы пророк хохотал да плясал?
Глядя на него помутневшими глазами, они распекали его, а он только улыбался:
– Не пророк я, братья фарисеи. Не пророк, а жених.
– Жених?! – вопили фарисеи, чуть ли не разрывая на себе одежды.
– Жених, братья фарисеи. Как это вам еще сказать? Не знаю, простите меня.
Обращаясь к своим товарищам – Иоанну, Андрею, Иуде, к поселянам и рыбакам, которые, очарованные его ласковым ликом, покидали поля и ладьи, чтобы слушать его, и к женщинам, пустившимся следом за ним с малыми детьми на груди, он говорил:
– Возликуйте и обнимитесь, пока жених пребывает с вами. Придут дни вдовства и сиротства, но уповайте на Отца вашего. Почему есть доверие ко цветам на тверди и ко птицам в воздухе? Они не сеют и не жнут, но Отец кормит их. Они не ткут, не прядут, но разве какой царь мог бы одеть их с таким великолепием? Не пекитесь о теле своем – о том, что ему съесть, что выпить да во что облачиться – было оно прахом, во прах оно и обратится. О душе своей пекитесь, о душе бессмертной, о Царстве Небесном!
Иуда слушал его и хмурился. Ему не было дела до Царства Небесного, но царство земное занимало все его помыслы. И не всемирное царство, но только земля Израиля, состоящая из камня и людей, а не из молитв да облаков. И эту землю попирают римские варвары, идолопоклонники. Сначала нужно изгнать их, а затем уже заботиться о Царствах Небесных.
Иисус смотрел на его нахмуренные брови, читая в складках, бурно бороздивших его чело, тайные думы, и говорил с улыбкой:
– Брат мой Иуда, небо и земля суть единое, камень и облако суть единое, и Царство Небесное пребывает не в воздушных пространствах, но внутри нас, в сердцах наших: о сердце и веду я речь. Преобрази сердце свое, и обнимутся небо и земля, обнимутся израильтяне и римляне, все станет единым.
Но рыжебородый терпел и выжидал, храня и возбуждая гнев в груди своей. «Он сам не знает, что говорит, этот мечтатель, – думал Иуда. – Он сам ничего не смыслит в этом. Как только преобразится мир, преобразится и сердце мое. Как только исчезнут римляне с земли Израиля, я обрету покой!»
Однажды младший сын Зеведеев сказал Иисусу:
– Прости, Учитель, но не по душе мне Иуда. Когда я приближаюсь к нему, какая-то темная сила исходит из тела его и тысячи тончайших игл вонзаются в меня. А вечером третьего дня я видел, как некий черный ангел склонился над ним и что-то шептал тайком ему на ухо. Что он говорил ему?
– Я догадываюсь, что он говорил ему, – ответил Иисус и вздохнул.
– Что же? Мне страшно, Учитель. Что он говорил ему?
– Узнаешь, когда придет время, брат. Я и сам хорошо еще не знаю того.
– Почему ты взял его с собой? Почему позволяешь ему следовать за тобой и днем и ночью? А когда ты говоришь с ним, твой голос звучит нежнее, чем тогда, когда ты разговариваешь с нами, – почему?
– Так нужно, Иоанн, брат мой. Он больше других нуждается в любви.
А Андрей следовал за новым учителем, и мир становился день ото дня все ласковее. Не мир, а сердце его! Еда и смех больше не были грехом, земля обрела незыблемость, а небо по-отечески склонялось над ней. День Господень не есть день гнева и пожара, не есть конец света, но есть жатва, сбор винограда, свадьба, танец, есть непрестанно обновляющаяся девственность мира: каждый день на рассвете земля обновляется, и Бог вновь взирает на нее, держа на своей святой ладони.
Шли дни, Андрей успокаивался, постепенно привыкал к смеху и еде, и на его бледных щеках выступал румянец. А когда в полдень или вечером они располагались на отдых где-нибудь под деревом или под гостеприимной кровлей и Иисус по своему обыкновению брал хлеб, благословлял и делил его, плоть Андрея мгновенно претворяла хлеб в любовь и смех. Только изредка, вспоминая о близких, он вздыхал.
– Что сейчас поделывают почтенные Иона и Зеведей? – спросил он как-то, глядя в неведомую даль так, словно оба эти старика находились на краю света.
– И Иаков с Петром. Где они теперь? В каком мире мучаются?
– Мы еще свидимся с ними со всеми, – ответил, улыбнувшись, Иисус. – И они еще свидятся с нами. Не кручинься, Андрей: просторен двор Отца, места всем Охватит.
Как-то вечером пришел Иисус в Вифсаиду. Дети выбежали приветствовать его, размахивая пальмовыми ветвями. Открывались двери, хозяйки выходили, оставляя домашние хлопоты, и поспешно шли за ним, чтобы услышать доброе слово. Сыновья несли на плечах немощных родителей, внука вели за руку слепых дедов, крепкие мужчины силком тащили за Иисусом одержимых, чтобы он простер над ними длань свою и исцелил их.