Последнее лето

Арсеньева Елена

– Послушайте-ка, любезный! – барственным тоном окликнул господин, приближаясь к столу.

– Чего изволите? – вскочил дежурный.

– Мне бы тут заявление сделать – о пропаже. К кому обратиться?

– А пропало что? – сделал участливое лицо дежурный.

Господин вздохнул:

– Кот. Кот у меня пропал!

– Ко-от?! – Дежурный откровенно разинул рот.

– Ну да. А что ж тут такого?

– Ну, о котах-то… в управление… Может, в свою часть? Вы проживать где изволите?

– Да близ Строгановской церкви.

– Так это Рождественская часть.

– Сам знаю! А только не хочу я к нашим обалдуям

идти по поводу ценной моей пропажи. Если бы вы знали, какой он, мой Арнольд!

– Арнольд… – тупо повторил дежурный, не сводя глаз с лица господина. – Нешто может быть такое имя у кота?

– А какое же имя, по-вашему, у кота может быть? – высокомерно уставился на него обладатель accroche-couer.

– Ну, Васька там… Котейко… да мало ли…

– Это пусть всяких приблудных и уличных зовут Васьками да Котейками. А мой кот – Арнольд! – твердо произнес господин. – Чудный, несравненный, дивный кот ангорской породы – черный, с зелеными глазами. Умнее любого человека и первейший мой друг. Я, видите ли, одинок… Арнольд для меня и семья, и друг, и собеседник. Так что примите заявление. Да полно, в силах ли вы кота моего отыскать? Или мне проститься с надеждой?

– Мы все в силах отыскать, – приосанился дежурный. – У нас, совершенно как в московской полиции, даже есть летучий отряд из сорока примерно человек, и в него входят специалисты по самым разным отраслям розыска. Лошадники есть, коровники, собачники и кошатники, магазинщики, театралы… Названия, изволите видеть, происходят от разряда деятельности агентов. Найдем мы вам кота вашего, не сомневайтесь. А теперь давайте, господин хороший, заявление писать.

– Да-вай-те, – промямлил вышеназванный и вдруг схватился за сердце, пошатнулся, сел на лавку у стены.

– Что с вами, сударь? – вскочил дежурный.

– Ничего, ничего… – Господин поникнул головой. – Сердце схватило… Ох, переволновался я за Арнольда. Слишком переволновался!

– Водички не прикажете ли? – участливо спросил дежурный.

– Давайте, давайте, благодарствую, – кивнул господин.

Он выпил воду из жестяной кружки, поданной дежурным, и слабо улыбнулся с некоторым даже намеком на веселость:

– Уф, полегчало! А то было бы смешно, верно, коли вам пришлось бы снова вызывать карету «Скорой помощи». Только ведь отъехала, я как раз к крыльцу подошел. Думал, уж не напал ли, сохрани Бог, на полицию какой-нибудь злоумышленник? А там, видел, девчонка лежала, с косой девчонка. Ох, зря вы карету к парадному крыльцу вызвали, а не к черному ходу! Там, на улице, народу было много, понесут теперь по городу слухи – мол, в управлении полиции людей бьют да пытают. Помните, как в пятом году социалисты надрывались?

– Да что вы говорите такое, господин хороший! – всплеснул руками дежурный. – Нам скрывать нечего, и на допросах у нас никого не бьют. А барышня эта… Странная такая барышня. Всех тут переполошила. Сначала молча по коридорам бродила, потом начала рыдать и жаловаться, что ее кавалер пропал. Покинул, сбежал, найдите его, посадите в кандалы! Рыдала, рыдала, потом возьми да и упади в обморок! Мы и не поняли, в самом ли деле ее кто-то бросил, или она с ума сошла. Ну, впрочем, не наше дело – вызвали карету, ее и увезли в психиатрическую на Тихоновскую улицу.

– Что ж это у вас так легко – чуть что, сразу и на Тихоновскую! – с осуждением покачал головой господин.

– Ну а куда же, коли явно барышня в уме повредилась,

как в народе говорят, «по насердке любви»? – очень удивился дежурный. – С благородными это ведь сплошь и рядом бывает, да и с простыми случается. Вот у нас в Балахне – а я родом балахнинский, позвольте доложить, – был, помню, случай…

– Ох, простите великодушно, голубчик, – приподнялся господин. – Я, с вашего позволения, пойду выйду. Душно тут у вас. А мне на свежий воздух надобно. Срочно. Срочно на свежий воздух!

– Погодите, сударь! – воскликнул ему вслед дежурный. – Вы ж не назвались, не сказали, по какому адресу кота вашего доставить, коли найдут…

Но было уже поздно – дверь за господином захлопнулась. Дежурный кинулся было к выходу, но стоящий поодаль молодой человек в неприглядном пальтеце обернулся и со смехом махнул рукой:

– Полно, Началов! Теперь уж не догнать его. Выходите, ваше благородие. Наш лазутчик скрылся.

При этих словах дверь дежурки распахнулась, и на пороге появился не кто иной, как сам начальник сыскного отдела Энской полиции Георгий Владимирович Смольников.

– Не переживай, Началов, – усмехнулся он, – что не удалось тебе записать заявителя. Это личность известная – фамилия его Грачевский, зовут Яков Климович. Актер Николаевского театра. Живет вроде бы и впрямь где-то на Рождественской. Так что, коли найдешь кота Арнольда, в чьей пропаже я, конечно, очень сильно сомневаюсь, – доставим его незамедлительно именно по этому адресу. Эх, что ж нас так недооценил господин Грачевский? Мол, живем в лесу, молимся колесу, по театрам не ходим, да? А ведь у меня жена какая-никакая, а актриса, да и сам я завзятый театрал. Вот и попался Яков Климович. Однако любопытно мне знать, он-то каким боком в эту колею въехал?

Он кивнул дежурному и повернулся к человеку в невзрачном пальто.

– Ну, дорогой вы мой господин Охтин, – сказал с уважением, – правы оказались вы, а я их наглости недооценил. Быстро проверка пришла. Очень быстро! Значит, и впрямь следили за ней. Ну, надо думать, теперь они запрыгают… кто бы они ни были. Отправьте человека на Тихоновскую, пусть около палаты, где девочка находиться будет, пост поставят. Переодеть в халат под видом санитара, чтобы все чин чинарем. Никого к ней не пускать, никаких родственников и знакомых. Мол, таково предписание врача. Тяжелое нервное потрясение. Или, может, другой какой диагноз, пострашней, придумают. Пускай барышня лежит, в себя приходит. Все, что могла, она уже сказала, бедняжка. А теперь давай-ка, Охтин, поезжай в жандармское, пусть поднимут все, что есть у них по господину Грачевскому. Если нет ничего – срочный запрос в Москву, в Петербург. Да, кстати… Вам обоим, господа Охтин и Началов, – благодарность и премиальные. Верно служите Отечеству, спасибо! А теперь – работаем, господа.

* * *

«До суда… до суда еще есть время…» – отчетливо разнесся под сводами камеры голос Смольникова.

О господи! Уж которую ночь все одно и то же!

Шулягин нервно дернулся, собираясь по привычке перевернуться на другой бок. Да так и замер.

Петька Ремиз, сосед по нарам, прошлой ночью пообещал, что если Шулягин снова не будет ему давать спать, он его придушит. Во сне придушит! И поклялся в этом.

– Так тебя ж в убийстве обвинят! – пролепетал Шулягин, с ужасом глядя на Петьку.