Последнее поколение
Шрифт:
Это была мощная, широкоплечая и широкобёдрая баба, весьма упитанная, не смотря на трудное военное время — откормилась на штабных пайках. А было время — как тростиночка ходила, как аристократка… Но пять детей — это пять детей. Ничего от неё прежней не осталось, и он её давно уже не любил, и она это знала, но не особо печалилась. Она родила для Отечества пятерых будущих солдат, и требовала от мужа и прочих окружающих уважения. А любовь — это для молодых и глупых.
И вот теперь она встречала его на пороге, одна рука в бок, в другой — листовка, не иначе как с тумбы ободранная, губы аж белые от злости, и подсинённые пороховой
— Это как понимать?!!
— Так и понимай, как видишь, — пробурчал муж. — Что тебе не нравится? Паёк больше будет.
— Что мне не нравится?! Ах, что мне не нравится?!! — и пошло-поехало: почему сразу не сказал, четыре дня прошло, от соседок только и узнала, вся Федерация знает, только родная жена, как последняя дура, не при делах, её поздравляют, а она глазами хлопает, и так далее, и в том же духе, и по второму кругу, и по третьему…
Женщина орала, брызгала слюной, а он её и не слушал даже, не замечал почти — за долгие годы совместной жизни научился пропускать истерики мимо ушей. Он сидел на пустом оружейном ящике, приспособленном вместо табурета, думал о том, что одно только короткое отработанное движение — и не станет ничего этого. И вместо голосящей растрёпанной бабы в грязном халате второго срока (от тётки по наследству достался, донашивает) будет грузная молчаливая тушка с неестественно вывернутой шеей. И никаких последствий. Замнут дело. Потому что — Верховный. Высшая власть.
Ему частенько хотелось её убить. И даже Верховным для этого становиться было необязательно. Что стоит специалисту его уровня спрятать концы в болото, да так, что пусть хоть всё Кузарово ведомство носом топь перепахивает — в жизни ничего не раскроется! Может, и убил бы однажды, сгоряча — одно останавливало: она мать его детей. И как после этого он станет смотреть им в глаза? Как жить с таким грузом на душе? Цергард Реган жил… И ему, Хриту, одному на всём свете было известно, куда именно «ушла» мать мальчика Эйнера. Сам помогал прятать тело, и помнил, как тряслись руки у боевого офицера Регана, все огни и топи прошедшего… Нет, он не хотел повторения судьбы своего командира.
Лучше было бы просто уйти. Но — закон! Разводы запрещены родителям, имеющим детей моложе трёх лет. А у них в семействе таковые не переводятся годами. Только один начинает подрастать, забрезжит на горизонте Свобода — тут нате вам, новый заводится! Однако, что для простого человека — непреодолимая преграда, для Верховного — досадная помеха, которую с большими или меньшими хлопотами, но можно преодолеть…
— Умолкни, баба, — очень спокойно, тоном цергарда Эйнера, велел жене Хрит. — Ты мне надоела. Если и дальше станешь орать, я тебя прогоню, а себе возьму новую жену, молодую и красивую. Какую не стыдно показать рядом с «живым олицетворением Отечества».
Странно, но она умолкла.
Всё межзакатье он наслаждался непривычной тишиной. Дети продолжали жаться по углам, обычных перебранок и драк не затевали, даже малец не вопил, хоть и уродился весь в мать. Жена демонстративно молчала на кухне, в надежде что мужу станет неприятна напряжённая обстановка в доме, и он заговорит первым. А тому только этого и надо было — растянулся на койке, уставился в телевизор, будто никогда в жизни парадов не видел… И то сказать — это в его честь был парад…
Тогда она подошла к нему сама. Примиряющее подпихнула в бок толстым коленом, голым и белым.
— Слышь ты, олицетворение Отечества! Тебя хоть по какому ведомству поставили?
— А? — рассеяно откликнулся муж, сам он об этом до сих пор не успел задуматься. Пока суд да дело, церемонии, парады и заседания, к непосредственным обязанностям ещё не приступал. — Ну, как? Заместо Сварны покойного. Значит, Пропаганда и агитация!
— Тебя?! По Пропаганде и агитации?! — она покрутила всклокоченной головой. — Представля-аю! Ты им наагитируешь пожалуй!
И так это вдруг показалось смешно обоим, так не подходила Хриту новая интеллектуальная должность, что муж и жена принялись хохотать в голос. Веселились долго и громко, наплевав на тонкие перегородки и нервных соседей — если бы не знали о его карьерном взлёте, давно бы уже барабанили кулаками в стену.
— Завтра на службу уйду, а ты не ходи, вещи пакуй, — приказал Хрит, отсмеявшись. — Хочешь, людей в подмогу пришлю, будем в Штаб переезжать… А пока… — он притянул бабу к себе — иди сюда! Может, успеем на старом месте шестого заделать? Вдруг повезёт наконец, девка получится?
Ему очень хотелось именно девку. Всегда. Парни что, парни родятся для войны, долго ли им твердь топтать? А для жизни — девчонки. Хоть что-то после себя на Церанге оставить! Тем более теперь. Потому что чувствовал дядька Хрит особым чутьём хищника, никогда прежде его не подводившим: короток, ох короток будет его век в цергардах Федерации! Оттого и радости никакой — одна мрачная решимость. А бабу — жаль. Хоть какая, а своя. Пусть потешится напоследок шикарной жизнью…
Землян водворили в прежнюю камеру — и это стало для них ударом. Даже еда, которая вдруг сделалась обильной и относительно вкусной, больше не радовала… Круг замкнулся, поняли они, и не выбраться им из него никогда. Предложения нарушить инструкцию 163/15 высказывались всё чаще, однако, теперь и этого от них никто не требовал. День шёл за днём, но на допросы снова перестали вызывать — будто позабыли окончательно. У наблюдателя Бринелли сдали нервы, он бросился на дверь, принялся колотить кулаками и кричать, что хочет сделать важное заявление. Охрана его истерику проигнорировала напрочь, даже в смотровое окно никто не заглянул. Сообща кое-как успокоили несчастного коллегу и уложили спать.
На самом деле, никто про пришельцев не забыл. Им было невдомёк, но теперь положение их было совсем иным. Они больше не принадлежали ведомству Внешней безопасности, равно как и безопасности Внутренней. Для охраны камеры каждый из цергардов выставил по одному своему человеку в смену, и трудно сказать, за кем эти люди зорче следили: за своими подопечными или друг за другом. У каждого был приказ: «в случае чего» — стрелять не поражение. Поэтому каждое своё действие, пусть самое незначительное, приходилось тщательно обдумывать: не вызовет ли оно подозрений у «сослуживцев», не спровоцирует ли стрельбу? «В сортир спокойно не сходишь», — после каждой смены жаловался цергарду Хриту регард Ванк, давний его приятель, собутыльник и напарник по «поручениям особого рода». Уж на что бывалый человек — и ему нелегко приходилось.
Довольно долго вопрос о пришельцах в Совете не поднимался вовсе, и о космическом их транспорте речь не заходила. Верховным требовалось время, чтобы осмыслить и просчитать ситуацию, осознать, какую опасность она таит и какую выгоду сулит. Так скоро и бездоказательно поверить в пришествие инопланетян цергарды не могли. Но если бывают на свете чудеса, если факт подтвердится — лучше подготовиться заранее, чтобы, растерявшись, не упустить инициативу. А потому они медлили и тянули с созывом Совета.