Последнее слово девятого калибра
Шрифт:
Струге грустно усмехнулся:
– Я даже могу догадаться, что еще Феклистов рассказал мрянскому прокурору. Как на судью давить, если квартиру он уже получил, льготы у него не отнять и взятки судья не берет? Законом! На квалификационную коллегию судей при областном суде обрушится шквал жалоб граждан на действия судьи, несовместимые с занимаемой им должностью. Он, оказывается, ругается в заседаниях матом, объявляет приговоры, не удаляясь в совещательную комнату, то есть заранее, не рассматривает заявленные в процессах ходатайства, утаивает письменные ходатайства… И этот бред обязательно будет рассмотрен. Однако существует мнение о том, что есть исключения из правил, а есть непосредственно правила. Если на судью напишет жалобу какой-то сумасшедший раз в месяц, то это нормально. Не бывает такого, чтобы кто-то остался доволен приговором или решением судьи. И это называется исключением из правил, на которые обычно смотрят сквозь пальцы. Но когда жалобы появляются в таких количествах, да еще перед подведением годовых итогов качества работы судей… Все очень просто, уважаемый Борис Сергеевич. Отработанный, испытанный вариант. Есть в областном суде, и около него, товарищи, которые банально провоцируют граждан на написание жалоб в отношении конкретного судьи.
А параллельным путем будет продолжаться отработка тебя предыдущими методами, с предложениями «снять осаду» и вознаградить за «честный труд». И пока ты объясняешься с коллегами в областном суде, то кобелька твоего кто-то пристрелит, то дочь около школы какой-то незнакомец попросит привет тебе передать…
– Черт!.. – вырвалось у Выходцева. – Если опустить детали, то ты угадал. Феклистов отправил жену с дочерью в Луцк и остался один. В конце декабря случился первый процесс по делу Баварцева. Меру пресечения всем подсудимым он оставил без изменения. Оснований менять подписку на арест у него не было. А кроме того, нужно было немного охладить пыл этих старателей внутри судейского сообщества и вне его. После первого заседания Феклистов не выяснил для себя ничего нового. Все только началось. Тогда Феклистов решил взять тайм-аут, благо подвернулась командировка на ненужную учебу. Антон Павлович, неужели вас так притесняют?
Голос Выходцева был насмешлив. Казалось, он пересказывал все услышанное от мрянского прокурора дословно, без комментариев, однако сам в то, что говорил, верил мало.
– Вы думаете, судья – это власть? – Струге поднял взгляд, который заставил следователя напрячься. – Да, по одному вашему звонку ребенку найдут место в той школе, в которой вы захотите, чтобы он обучался. Ваши водительские документы гаишник с извинениями вернет. Вы не допустите на порог своего дома ни одну рожу, если эта рожа не предоставит постановление на обыск с санкцией самого Генерального прокурора! Вы решите любые бытовые проблемы в любой администрации в свою пользу. И все будут уважительно относиться к вам до тех пор, пока вы носите на плечах мантию!! Но о вас вытрут ноги, высморкаются в отворот вашего пиджака и выбросят, как собаку, на улицу, если вы не будете соблюдать правила, которые установились до вас! И я сейчас говорю не о тех правилах, которые написаны в законах и присяге судьи! Я говорю о правилах волчьей стаи, где правосудием правит самый сильный вожак! Попробовал бы я на конференции судей вякнуть что-то относительно неправомерных действий лиц в областном суде! От меня полетели бы перья! Мне бы изгадили всю жизнь, технично подводя к тому, что я не пришелся ко двору! Судья «власть» до тех пор, пока его деятельность не задела нерв настоящей власти… Судья, Борис Сергеевич, самое бесправное существо. И самое тяжелое то, что он понимает, какими методами его давят, а поделать ничего не может. Есть закон, который превыше всего… Это для обывателя, приходящего в суд лишь для того, чтобы разрешить свою проблему, судья – неограниченный правитель, управу на которого можно найти лишь у некоторых настоящих слуг закона в вышестоящем суде. Потому Фемида и носит повязку на глазах, Борис Сергеевич, чтобы не видеть рож этих некоторых своих слуг…
«Судьей нужно становиться, если ты сирота, – мелькнуло в голове Антона, – без жены, детей и спаниеля». И следующее, о чем подумал Антон, были мысли о беременной жене и немецкой овчарке Рольфе, которых он оставил, уезжая в Москву…
– Боря!.. Отдаю тебе главное!
Еще раз пробежав письмо глазами, он передал его Выходцеву. Тот сложил его и уложил в карман. Судя по всему, заняться им он решил после. А сейчас ему нужно было закончить рассказ.
– За неделю до убытия в Москву Феклистова в кабинет мрянского прокурора позвонил директор завода и рассказал о каких-то документах, которые он передал судье Феклистову. Но прокурор меня уверил, что сам он об этих документах ничего не знает.
– Теперь понятно, как людям, преследовавшим Феклистова, стало известно о документах! – воскликнул Антон. – А я-то голову ломал…
– Остается лишь догадываться о том, как этот директор, настырный борец за справедливость, передал эти бумаги. Если он сделал это в Мрянске, тогда мне кажется сомнительным, чтобы Феклистов таскал их с собой. Если уж пытаться добиться истины, то не нужно носить с собой вещественные доказательства. В этом случае и голову разобьют, и документы отнимут. Мы видим, что первое все-таки произошло, а второе – нет. Значит, бумаги Феклистов с собой не вез, иначе с ним бы это произошло еще в Мрянске. Тогда как они оказались в Москве?
Струге молча снял с «Панасоника» Выходцева трубку и быстро набрал номер.
– Алло? «Комета»? Это из прокуратуры. Скажите, на имя судьи Феклистова не поступало ли корреспонденции? Да, да, того самого… Когда? Спасибо.
Повесив трубку, Антон доложил:
– Пакет на имя Феклистова Владимира Игоревича был получен им лично, на вахте, вечером предшествующего убийству дня. А письмо поступило утром того же дня.
– Вот суки! – было непонятно, в чей адрес, выразился Выходцев. – А мне ничего не сказали!.. Но Феклистов-то! Почему он сразу не передал документы директора следствию?! Ведь можно было дело отправить на дополнительное расследование в связи со вновь открывшимися обстоятельствами!..
Но эту вину Феклистова не принял Струге.
– Уважаемый Борис Сергеевич… Работа судьи предполагает не только четкое исполнение предписанных законом правил и процедур отправления правосудия, но еще и выполнение элементарных требований профессиональной этики. Судья не имеет права общаться с людьми, желающими дать нужную информацию по делу. И не имеет права приобщать к материалам уголовного дела доказательства, добытые с нарушением закона. Судья – не сыщик. Поэтому рассматривает лишь то, что сумели предоставить все стороны. И выражает мнение, основываясь лишь на том, что имеется. Феклистов вряд ли восхищен деятельностью Баварцева и иже с ним, но если в деле не будет веских доказательств его вины, он будет оправдан. Теперь, услышав от вас о Феклистове очень многое, я могу сказать о том, что люди, его убившие, совершили страшную ошибку. Он никогда бы не позволил каким бы то ни было документам попасть в уголовное дело таким образом… Никогда. Эти люди совершили ошибку…
Антон не сомневался в действиях Феклистова. Он сам никогда бы не позволил себе поступить иначе, как это сделал судья из Мрянска. Города, чьи трактора пользуются таким успехом…
Рассказ Выходцева мог быть лишь тем начальным принципом поиска возможных подозреваемых, который был способен лишь родить версию. И ничего более. Понятно, что ни Лисс, ни Баварцев, а именно об этих двух людях упомянул Выходцев как о возможных виновниках всех бед, в гостинице «Комета» появиться не могут. Более того, сам Выходцев сомневался даже в возможности их прибытия для разборок в Москву. Понятно, что если они и имели причастие к убийству Феклистова и нападению на Струге, то лишь как организаторы. Но доказать их вину, не имея показаний исполнителей, практически невозможно. Вот самое короткое изложение проблемы, с которой сталкиваются следователи при обнаружении всех признаков заказного убийства. При устойчивом словосочетании «заказное убийство» все следователи начинают морщиться, словно им в рот залетела навозная муха. Это то преступление, торопя раскрытие которого начальство и днем и ночью будет рвать печень. Приступая к расследованию данного рода преступлений, следователь прокуратуры, как правило, натыкается на одну из двух проблем. Первая – есть возможные организаторы преступления, но нет исполнителей. Вторая – есть исполнители, но напрочь отсутствуют организаторы. Выходцев столкнулся с мутирующим вариантом проблемы № 1. Если пролистать послужной список мрянского судьи, особенно ту его часть, где фигурирует полный реестр рассмотренных им уголовных дел и вынесенных по ним приговоров, то можно убедиться еще в одной удивительной вещи. За восемь с лишним лет желающих смерти Владимира Игоревича набиралось что-то около пяти-восьми сотен. Выходцеву не хватит и загробной жизни, чтобы отработать всех. «Тракторная» версия, безусловно, имеет право на существование. В этой истории замешаны люди, которым смерть Феклистова, конечно, принесет удовлетворение. И не только моральное. Поэтому пока есть время, нужно спокойно заняться Лиссом и Баварцевым. Нужно же с чего-то начинать…
Борис Сергеевич в течение всего дня слушал Струге и с грустью думал о том, что иногда ему просто необходим переводчик. Дело не в том, что Выходцев был никудышным юристом. Как раз наоборот, юристом он был первоклассным. Просто в ходе разговора судья предполагал такое развитие событий и делал такие выводы, что волей-неволей ему приходилось признавать тот факт, что за двадцать с лишним лет работы следователем он не видел еще очень многого.
Отпускать от себя Струге Выходцев не собирался. Лишь Струге знает, до какого состояния должен довести судья подсудимого, чтобы единственно верным способом спасения последнего явилась смерть первого. И главное – лишь судья может знать то, что неведомо всему остальному окружающему миру, – как правильно, с надеждой на дальнейшую безнаказанность, уничтожить человека, которого защищает закон. Судью. Государственного служащего, неприкосновенность которого закон обнес высоким частоколом без единого лаза.
Волею судеб случилось так, что Струге заинтересован в расследовании убийства, возможно, больше, нежели сам Выходцев. Борису Сергеевичу, в отличие от судьи, не угрожает опасность. Это понял даже Струге, который до определенного момента был в этой истории совершенно ни при чем. До того момента, пока любопытство не победило в нем осторожность. В то мгновение, когда он вытаскивал из рукава пожарного гидранта документы Пусыгина, он сменил свою роль стороннего наблюдателя без комментариев на роль преследуемого. И теперь Антон Павлович становился опасным сам.