Последнее танго в Тегусигальпе
Шрифт:
Так, она неожиданно вспомнила, как Борис Эдмундович вместе с шефом охраны на ее глазах макали в унитаз проворовавшегося директора филиала. Директор был дядькой солидным. Один костюм в три зарплаты референта. Визитер, конечно, испытывал шок от такого с собой обращения. Перед тем, как его стали макать, даже кофе у Ирины попросил этак развязненько.
Унитаз, в который с головой окунали ворюгу, располагался в великолепной, отделанной плитками из китайского фарфора, туалетной комнате, напоминал скорее некий причудливый алхимический сосуд. К его корпусу тянулись загадочного назначения гнутые трубки и змеевики. Сама туалетная ваза была огромна, и походила на бочку. В тот день она была до краев наполнена отталкивающего вида нечистотами, зловоние которых не могли заглушить даже ароматизаторы и благовония.
Догадался ворюга не сразу. Лишь когда шеф охраны надел резиновые перчатки.
Ирину поразило, насколько быстро слетел с директора филиала весь лоск, насколько мгновенна и пугающа оказалась трансформация из джентльмена, умеющего со вкусом пожить, в испачканную говном дрожащую тварь, жадно хватающую воздух перепачканными губами.
Сейчас, в галлюцинозе, в паузах между жизнями, Ира испытывала странные ощущения. Удовольствия от переживания многочисленных смертей она не испытывала. Ей казалось, что ее тоже вроде как макали головой в не самую приятную субстанцию. А посмертие было сродни краткой передышке, после которой мучения продолжались.
Всякий раз, умерев, Ира обнаруживала себя в обществе облака по имени Вицлипуцли.
«Да он же меня пытает!» - сообразила Ира перед очередным погружением.
…Во всех многочисленных жизнях Ира заметила одну неприятную закономерность. Она всегда умирала молодой.
И когда была эсеркой-бомбисткой, взрывающей угнетателя-губернатора.
И когда без малейшего сожаления расставалась с существованием девушки-крестьянки, запоротой до смерти по приказанию барыни, сошедшей с ума на почве ревности к своему, такому же полоумному, мужу.
И когда ее волок на аркане свирепый кочевник-степняк.
И когда бросал за борт лодки в бушующее море звероподобный атаман разбойников.
К России оказались привязаны лишь последние ее жизни. В одну из пауз Фердинанд сообщил ей, что Россия представляет собой мощный магнит, куда слетаются человеческие души в поисках телесных оболочек.
Впрочем, Ира, уже самостоятельно, поняла еще одну вещь. Не магнитом была Россия, а ярким огнем, подобным тому, который привлекает бабочек и мух. Ярким и гибельным. Жить в России хотели те, кто жаждал быстрой гибели и новой чехарды телесных воплощений.
Иру тоже время от времени прибивало к этому гибельному огню. Но не всегда.
Она успела побывать и горожанкой Сарагосы, обвиненной в колдовстве и сожженной на площади.
И жительницей Дрездена, вставшей на крепостную стену, когда полегли почти все мужчины, отражавшие разрушительный натиск пехоты Валленберга.
И французской крестьянкой, поднявшей мужиков на бой с английскими захватчиками.
Жизни мелькали перед глазами Ирины, как полустанки из окна электрички. Она погружалась в прошлое все глубже и глубже. Теперь ей уже казалось, что выхода не будет никогда. Впрочем, даже это не особо тревожило.
После пяти с лишним десятков промелькнувших жизней, невидимый поезд, в котором двигалась Ира, вдруг стал замедляться, словно подъезжал к конечной станции.
Ира нырнула в эту, последнюю, жизнь…
Часть пятая
И-Цуль до сих пор испытывала волнение, стоило ей остаться один на один с дымным зеркалом. Она сидела на высокой трехногой табуретке в специальном помещении, расположенном на вершине храма, что стоял в самом центре Колана и был посвящен ужасному богу Тецкатлипоке - повелителю дыма, иллюзий, видений и, как ни странно, ремесленничества.
Две храмовые рабыни закончили накладывать румяна и помады на лицо И-Цуль, взволнованно замахал руками жрец-распорядитель.
Пора было начинать.
И-Цуль посмотрелась в зеркало - обыкновенное, не дымное - и натянула на лицо доброжелательную улыбку.
Эту улыбку знали в каждом доме Юкатана. В И-Цуль был втайне влюблен каждый мужчина в радиусе миллиона локтей отсюда.
В храмовое помещение тяжелыми, величественными шагами вошел жрец - хранитель. За свой бесценный груз он отвечал головой. Поэтому на шее у жреца-хранителя был ошейник, к которому цепью крепилось передающее зеркало.
При появлении жреца И-Цуль поднялась с табурета и изобразила почтительный поклон. Жрец церемонно и важно поприветствовал ее в ответ.
Имя жреца-хранителя было Тцатцокль. Всегда невозмутимый, Тцатцокль был точен, как часы.
Сейчас он распахнул плащ, под которым хранил зеркало и величественно раскинул руки.
– Добрый вечер, дорогие богобоязненные майя!
– обольстительно произнесла И-Цуль, глядя в клубы мутного дыма, повалившие из явленного ей зеркала.
– Вы смотрите «Коланские новости». К последним событиям…
За спиной Тцатцокля суетились жрецы-подсказчики. Они показывали И-Цуль глиняные таблички с ключевыми иероглифами.
– Главная новость дня: священная победоносная война с нечестивыми ольмеками, зловонными чолутеками и проклинаемыми во веки веков тольтеками, - уверенно читала подсказки И-Цуль.
– Наша великая армия уже десятый день преследует в джунглях нечестивые орды отщепенцев. Главнокомандующий сообщает, что от вражеских армий остались лишь жалкие горстки. Великая армия майя выходит на победные рубежи…
Чем была трудна работа И-Цуль, и на чем ломались новички - читать иероглифы и одновременно говорить в дым могли не все. Грамотных вообще было немного даже среди мужчин, а о женщинах и речи не заходило.
И-Цуль уже хотела покончить с военной сводкой и перейти к другой новости, как неожиданно замахал руками жрец-распорядитель.
«Доставили картинку», - догадалась девушка.
И действительно, в храмовое помещение вбежал взмыленный гонец с израненными босыми ногами. Он упал на колени перед жрецом-хранителем и принялся протягивать в сторону зеркала свежевылепленные глиняные таблички.