Последние бои люфтваффе. 54-я истребительная эскадра на Западном фронте. 1944-1945
Шрифт:
Зазвонил телефон, прерывая чтение.
– Да. Хейлман слушает.
– Это Вайсс. Пойдемте с нами в кафе De la Paix. Мы должны выпить на прощание с Эмилем. Он назначен командиром II./JG26 и уезжает завтра утром.
Тридцать минут спустя я запирал свою дверь.
– Вы идете с нами, Ханнес?
– Если командир не возражает.
Стукнула входная дверь. Снаружи стоял мой «Ситроен». Я запустил двигатель, и яркий желтый спортивный автомобиль, проехав по узким улочкам Малабри, [103] вырвался на широкую автостраду, ведущую к Версалю.
103
Малабри – одно из юго-западных предместий Парижа.
– Вы едете чертовски быстро, – произнес Мёллер,
Я резко повернул направо. Мимо скользил сумеречный пейзаж: группы вилл в маленьком сосновом лесу, ухоженные парки и маленькие долины между Сен-Жерменом и Ско, [104] столь типичные для берегов Сены южнее Парижа.
Мы достигли Жюи. [105]
104
Ско – одно из южных предместий Парижа.
105
Жюи – городок на правом берегу р. Ремара, приблизительно в 8 км юго-западнее г. Арпажон.
Свернув на узкую асфальтированную дорогу, на которой было невозможно развернуться, мы остановились около нашего любимого места встреч.
Это был великолепный ресторанчик, известный своей кухней, идеальное место для пикников. Из огромного окна в его задней части открывался прекрасный вид на туманную местность внизу – вид на Париж. Тенистый сад был огорожен мощными стальными рельсами, а дальше начинался склон, весь покрытый цветущими дикими розами.
Нас уже ждали. Гастон, который прежде всего был деловым человеком, никогда не произнесшим ни слова о политике, провел нас с подобострастными поклонами через ресторан, в котором сидели только французы, в сад.
– Сюда, мои господа! Пожалуйста!
Было уже поздно. Светлая звездная ночь раскинула свою сверкающую сеть над спящим Парижем. Денежное довольствие «господ», пятисотфранковые банкноты, переходило из рук в руки. Мы не экономили, когда провожали хорошего друга. Это была великолепная прощальная вечеринка, восхитительный, аппетитный hors d'aeuvres, жаркое, клубничный омлет с «Бенедиктином» на десерт, белое бургундское, которое согревало сердце и развязывало язык.
Еще раз, как это часто случалось, наша компания разделилась. Отличный приятель покидал наше сообщество. Булли брал с собой Фреда Гросса. Они хорошо летали вместе, а это очень важно, когда ты начинаешь летать в незнакомой эскадре.
Я принял эскадрилью Булли, а лейтенант Вирц должен был возглавить 7-ю эскадрилью.
– Всего наилучшего, Хейлман, и хорошей охоты, – сказал Ланг, уезжая. – И смотрите в оба. В 9-й эскадрилье были «эксперты». [106] И ее избаловали. И, если быть достаточно откровенным, я не очень следил за дисциплиной.
«Зеленое сердце» привыкло к грубым командам Булли по двухсторонней связи в ходе жестких поединков и к его сумасшедшим разворотам, чтобы выйти на хорошую позицию для стрельбы, но теперь мы видели его в последний раз. Гауптман Ланг, кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями, и лейтенант Гросс, кавалер Рыцарского креста, погибли на фронте вторжения в последние дни прорыва. [107]
106
В люфтваффе не существовало такого понятия, как ас, в общепринятом смысле, лучших пилотов называли «экспертами». Четкого определения, кто мог носить это неофициальное звание, не было, но обычно ими были пилоты, награжденные Рыцарскими крестами.
107
3 сентября 1944 г. тройка FW-190A-8 во главе с Лангом вскоре после взлета с бельгийского аэродрома Сент-Тронд была атакована американскими и английскими истребителями. В ходе скоротечного боя все три самолета были сбиты. Гауптман Ланг, на счету которого было 403 боевых вылета и 173 победы, погиб, лейтенант Гросс получил тяжелое ранение и после излечения в боях уже больше не участвовал, уцелел только третий пилот, неопытный унтер-офицер.
Так что теперь я командовал 9-й эскадрильей, взяв с собой Патта и Ханнеса Мёллера, а в 7-ю эскадрилью назначили несколько новых офицеров, чтобы компенсировать этот переход.
Гауптман Ланг говорил правду. Наземный персонал его
С другой стороны, пилоты в эскадрилье были первоклассные. Лейтенант Целлер, унтер-офицер Брандт, обер-фельдфебель Шлафер вместе с Паттом и Мёллером составляли ее костяк. Это была замечательная компания, и они все могли положиться друг на друга.
Штабной писарь Кикс на основании приказов командира группы вывешивал на информационной доске маленькие карточки с номерами самолетов и фамилиями пилотов. В то время в каждом вылете могла участвовать лишь половина эскадрильи, и обер-фельдфебелю намекнули, что не надо докладывать о слишком большом числе пригодных к полетам машин. Это не было саботажем, это было необходимостью.
Ни Вайсс, ни его командиры эскадрилий не могли нести ответственность за бредовую чепуху относительно «смерти или славы». Боевые вылеты следовали один за другим, и между отдельными взлетами едва хватало времени, чтобы дозаправить самолет и пополнить его боекомплект. Нервы были натянуты до предела.
И постоянно повторялись эти проклятые штурмовки. В ходе таких набегов мы несли значительно больше потерь, чем в «собачьих схватках»; в тех, по крайней мере, вы могли защитить себя, сражаться за свою жизнь и бороться с врагом, чтобы занять выгодную позицию, тогда как во время штурмовок участь пилота зависела от наземных операторов наведения. Лидер группы или самый зеленый новичок, получив команду по радио, должен был лететь определенным маршрутом под постоянным зенитным огнем. Курс и высота были установлены жестко. И никто не знал, вернется ли он назад, потому что зенитки не делали различий между командиром и новичком, между той или этой машиной.
И было еще одно обстоятельство – награды.
В воздушных боях все было ясно. Больше побед – больше очков. За пять – семь очков каждому автоматически давали Железный крест 1-го класса, а на Западном фронте любого набравшего двадцать очков могли наградить Рыцарским крестом. [108]
Со штурмовками же все было совсем по-другому. Неправдоподобные сообщения об успехах в первые годы войны потребовали некоей системы контроля, чтобы сделать невозможными фантастические заявления о победах. Когда сбитый самолет не находили на земле или на него претендовали зенитчики, то заявка о победе не признавалась. [109]
108
Не следует путать систему учета воздушных побед и систему очков, использовавшуюся для награждения, причем главным образом на Западном фронте и в ПВО Третьего рейха. За сбитый одномоторный самолет летчик-истребитель получал одно очко, за двухмоторный – два, а за тяжелый четырехмоторный бомбардировщик – три, но при этом каждый самолет все равно числился на его личном счету как одна воздушная победа.
109
Это правило в полной мере исполнялось лишь в ночной истребительной авиации люфтваффе, которая большую часть войны действовала над своей территорией, и потому остатки сбитых ее пилотами самолетов можно было достаточно легко разыскать. Для дневных истребителей, которые вели бои и сбивали самолеты противника как над своей, так и над его территорией, требовалось подтверждение нескольких свидетелей (других пилотов, наземных наблюдателей и т. п.), а также кадры фотопулемета, если он был установлен на самолете. Несмотря на все имевшиеся недостатки, система подтверждения воздушных побед в люфтваффе была более четкой, нежели правила зачета воздушных побед у их противников. Она была нарушена лишь в самый последний период войны из-за общей дезорганизации системы управления люфтваффе.
Каждое донесение о победе должно было быть составлено в четырех экземплярах, и иногда проходили месяцы, прежде чем она официально признавалась. Часто награды не могли быть вручены, потому что летчик-истребитель был давно убит, и их приходилось отправлять его семье.
Но вернемся к штурмовым атакам. Кто мог засвидетельствовать успех, когда пилот, находясь в гуще заградительного зенитного огня, не имел возможности вести наблюдения?
Награды, конечно, не были самым главным – для каждого летчика наиболее важна была жизнь, – но они хорошо смотрелись на его мундире и всем хотелось их иметь.