Последние хорошие места
Шрифт:
— Как здорово здесь идти. Я думала, возле нашего дома хорошо, но здесь лучше. Ники, ты в бога веришь? Не хочешь, не отвечай.
— Не знаю.
— Ага. Можешь не говорить об этом. Но ты не против, если я буду молиться перед сном?
— Нет. Я тебе напомню, если забудешь.
— Вот хорошо. Потому что в таких местах я становлюсь жутко религиозной.
— Недаром соборы делают похожими на то, как здесь.
— Ты же никогда не видел соборов.
— Зато я про них читал и могу представить. Лучший
— Как ты думаешь, мы когда-нибудь сможем поехать в Европу и посмотреть на соборы?
— Обязательно. Но сначала мне надо выпутаться из этой истории и научиться зарабатывать деньги.
— Думаешь, тебе будут платить деньги за то, что ты пишешь?
— Если буду хорошо писать.
— А может быть, тебе надо писать пободрее? Это не я так думаю. Мать говорит, что все, что ты пишешь, слишком мрачно.
— Для «Сент-Николаса» — слишком,— сказал Ник,— Они так не ответили, но им не понравилось.
— «Сент-Николас» — наш любимый журнал.
— Ну и что,— сказал Ник,— а я для них уже слишком мрачен. А я еще даже не взрослый.
— Когда человек взрослеет? Когда женится?
— Нет. Пока ты не повзрослеешь, тебя посылают в колонию, а когда
повзрослеешь — в тюрьму.
— Хорошо, что ты еще не повзрослел.
— Они меня никуда не пошлют,— сказал Ник,— Хватит мрачных разговоров, даже если я мрачно пишу.
— Я не говорила, что ты мрачно пишешь.
— Я сам знаю. И остальные все тоже знают.
— Ники, не вешай носа,— сказала сестра.— Это нас лес сделал такими серьезными.
— Скоро он кончится, — ответил Ник, — Тогда увидишь, куда мы идем. Проголодалась, Махоня?
— Чуть-чуть.
— Еще бы,— сказал Ник,— Съедим по яблоку.
Пока они спускались по отлогому склону холма, впереди сквозь деревья пробился солнечный свет. Здесь, на краю леса, росла зимолюбка и кое-где митчела. Земля вдруг вся разом зазеленела. Из-за стволов они увидели открытый луг, по нижней границе которого вдоль ручья росли белоствольные березы. За лугом, за линией берез темно зеленело болото с кедровником, а далеко за болотом были темно-синие холмы. Между болотом и холмами заходил рукав озера. Они его не могли видеть, но чувствовали по расстояниям, что он там есть.
— Вот родник,— сказал Ник сестре, — вот камни. Здесь я делал лагерь.
— Чудесное, чудесное место, Ники, — сказала девочка, — Отсюда озеро тоже видно?
— Озеро с другого места видать, но мы лучше остановимся здесь. Сейчас наберу дров, сделаем завтрак.
— В кострище камни какие старые.
— Кострище очень старое,— сказал Ник,— Камни от индейцев остались.
— Как же ты сюда вышел прямо по лесам — ни следов, ни зарубок?
— А ты не видела на трех грядах указателей?
— Нет.
— Потом я их тебе покажу.
—
— Нет, они тоже очень старые.
— Так почему ты мне их не показал?
— Не знаю,— сказал Ник.— Чтобы сделать вид, что я сам иду.
— Ники, им нас здесь никогда не найти.
— Надеюсь,— сказал Ник.
Примерно в то же время, когда Ник с сестрой подошли к первому болоту, инспектор, спавший на веранде дома, укрытого в тени рощи у озера, был разбужен солнцем. Встав над открытой поляной за домом, оно брызнуло ему в лицо ярким светом.
Ночью он вставал выпить глоток воды и по пути назад с кухни улегся на полу, сняв себе сиденье со стула вместо подушки. Теперь он проснулся, вспомнил, где он, и встал. Он спал на правом боку, потому что слева в перекинутой через плечо кобуре лежал его «Смит-и-Вессон» тридцать восьмого калибра.
Проснувшись, он первым делом нащупал револьвер, отвернулся от бившего в глаза солнца и прошел в кухню, чтобы зачерпнуть воды из ведра рядом с кухонным столом. Служанка разводила в плите огонь, и инспектор спросил у нее:
— Как насчет завтрака?
— Нету завтрака,— сказала она.
Она ночевала во времянке за домом и пришла на кухню полчаса назад. При виде лежащего на полу инспектора и почти пустой бутылки виски ей стало сперва противно и страшно, потом она разозлилась.
— Что значит — нету завтрака? — спросил инспектор, все еще держа ковш.
— То и значит.
— Почему?
— Есть нечего.
— А кофе?
— Нету кофе.
— Ну чай?
— Нету чая. Нету бекона, нету кукурузной муки, нету соли, нету перца, нету сгущенки «От Бордена», нету гречневой муки «От тетушки Джемины». Ничего нету.
— Что ты плетешь? Вечером было полно еды!
— А теперь нету. Наверно, бурундуки унесли.
Инспектор из другого штата, услышав их голоса, встал и вошел в кухню.
— Как вы себя чувствуете поутру? — спросила его девушка.
Не обратив на нее внимания, инспектор сказал:
— Что это значит, Ивенс?
— Этот сукин сын влез сюда ночью и уволок чертову пропасть жратвы.
— Кончайте ругаться на моей кухне,— вмешалась девушка.
— Выйдем отсюда, — сказал приезжий инспектор.
Они вышли на веранду и закрыли за собой дверь.
— Что это значит, Ивенс? — Приезжий указал на бутыль «Олд Грин Ривер», в которой оставалось не больше четверти кварты,— Вы что же, в стельку надрались?
— Я выпил столько же, сколько и вы. Я сидел за столом...
— И что?
— И караулил мальчишку.
— И пил.
— Нет, не пил. Потом, около полпятого, я встал и вышел в кухню глотнуть воды, а потом лег здесь у двери, чтобы не прозевать.
— Почему вы не легли у двери в кухню?