Последние каникулы, Шаровая молния
Шрифт:
– Я тебе набью морду!
– вставая, заорал Вадик и расправил плечи.- Хоть одно удовольствие я могу получить, в самом деле?
– Он поймал в фокус лицо Кочеткова и мотнул головой на дверь. Но рядом возник Юра и поднялся Автандил.- Таких, как ты, бить надо!
– Проветри доктора.- Вадик услышал голос Сережи-комиссара, и Олина рука, цепко схватив за локоть, выдернула его из-за стола, и, ведомый ею, Вадик покорно зашагал к "морю".
– Какой гад! Зря я ему не врезал!.. Куда мы? Как ты видишь в этой тьме?
– бормотал он по дороге.- Ни черта не видно! Ох, как я расклеился, Оленька!.. Ох!..
Она
– Я в порядке, - много раз лепетал он, но его не жалели, и постепенно стали различимы холод, редкие капли дождя, шум из столовой.- Все,- сказал он наконец, легко поворачивая голову. Олина рука поправила ему волосы, вытерла лицо. Он думал - они возвратятся в избу, к отряду, но она послала его за кожанкой.
– ...Мы ведь никогда сюда не вернемся, понимаешь?- шептала она в нише, обнимая его за шею.- Уедем завтра, а здесь все останется и будет жить без нас, будто нас и не было никогда. Останется и эта вода, и дуб, и дом проживет больше, чем мы. Да, дом от нас здесь останется. Пойдем, я посмотрю на него.
По мокрой низкой траве, по скользкой земле, кружа между деревьями, роняющими тяжелые звучные капли, они неторопливо прошли, казалось, едва полпути, как вдруг очутились в поле, и дом, такой большой, крепкий, надвинулся на них. "Это мы его сделали",- прошептала Оля. Привыкнув к темноте, они разглядели оконные переплеты, прислоненную изнутри к окну доску.
– Жаль, что не достроили,- сказал Вадик.- Обидно, а?
Потом им обоим послышалось, что в доме кто-то разговаривает. Они на цыпочках подкрались к закрытой двери первого подъезда, прислушались. В доме кто-то ходил, громко и ритмично говорил, будто читал стихи. Замка на двери не было. Вадик сильно потянул ее на себя, что-то затрещало, и двери поддались.
– Эй!..- крикнул Вадик, отстраняя Олю.- Кто тут? Дай фонарик,- попросил он Олю. Осторожно, не заходя в подъезд, он посветил на стены. И вдруг с площадки второго этажа раздался голос Вовика:
– Ну, ты меня напугал, доктор.- За Вовиком вышла высокая девушка из техникума.- Да заходите!
– пригласил Вовик.- Мы тут себе квартирку приглядели. Мебели нет, а так - ничего.
В квартире на втором этаже посреди пола на расстеленной газете стояла початая бутылка вина, лежали бутерброды, горела свечка.
– Укрыться-то негде,- смиренно произнес Вовик.- Вот заняли...
– Правильно, молодцы,- сказала ему Оля.- Извините, что напугали. До свидания.- Она улыбнулась им и решительно повела оглядывающегося Вадика вниз. Они услышали, как Вовик закрыл за ними дверь.
– Пошли, выберем себе квартирку во втором подъезде?
– предложил Вадик.- Там даже мусор вынесен. Как для себя старался.
Он знал, где лежит ключ, открыл заскрипевшие двери. Почему-то оставлять двери незапертыми показалось немыслимым, словно в собственной квартире. Пока он возился, заклинивая их, Оля вошла в квартиру на первом этаже, заглянула в комнаты.
– Иди сюда!
– позвала она его из сгустившейся темноты.- Не споткнись, здесь вата накидана.
Она постелила на рулоны ваты кожанку, сидела, обхватив колени тонкими пальцами.
– Не холодно?
– Вадик обнял ее, нашел губы и, едва дотронувшись до них, как будто обжегся.-
Утром, открывая двери, они увидели под высоким серым небом долгое поле, порыжевшую пшеницу, волнами покачивающуюся под ветром, чуть подсохшую после ночной непогоды землю, а ледяна" вода, которой они умывались, у берега была засыпана сорванными ночью с дуба листьями. Вода была тяжелой, тусклой - она уже задремывала, успокаивалась.
– Я ужасно страшная, да?
– спросила Оля, и в ее голосе для него впервые зазвучало настоящее беспокойство за то, какой он видит ее сейчас. Кажется, ответ был у него на лице, потому что, обнимая его, повиснув на нем всей, оказалось, немалой тяжестью, безбоязненно-любовно заглядывая ему в глаза, она, он знал это наверное, была довольна ответом.
– Ты спал?
– опять спросила она тихо, возвращая его к прошедшему, и Вадик догадался, что все, что он шептал ей на ярком, безоблачном рассвете, касаясь губами голого плеча, осталось для нее тайной. Он и рад был этому и сожалел, потому что понял: никогда, если они проживут хорошую, спокойную жизнь, в меру сладкую, в меру трудную, ему не найти, не собрать опять тех слов, которые сами по себе значат так мало, так обычны, а в эту ночь имели свое первоначальное значение. Легка была та его бессонная ночь.
– Ты чем-то огорчен!?
– озаботилась она, и руки ее сбежали с его плеч.- Что-нибудь не так?
– Я ужасно люблю тебя,- сказал Вадик.- Я ни чего сейчас не чувствую, кроме этого. Я даже пошевелиться не хочу. Не отходи от меня сегодня, ладно?
– попросил он жалобно. Она поняла. Сильно прижалась к нему, так, чтобы он усвоил, привык к ней и сохранил в себе память о ее теле.
До лагеря они дошли по берегу. Сонные ребята в мятой форме лениво плескались у воды. Кое-кто, уже окончательно проснувшийся, приветливо кивнул им.
Оля отправилась на кухню, а Вадик забрел в избу, сплошь уставленную раскладушками разыскал на стопе остатка пиршества и, стоя, съел кусок пирога; распробовал его и отправился на кухню запоздало говорить комплименты. Однако их приняли с удовольствием. "А из наших яблочек еще лучше получается",- вздохнула Оля.
В десять часов к избе подкатили директорский "газик" и грузовик, Из "газика" вышли директор и кассир, цепко державший под мышкой обыкновенный детский портфельчик. Все уставились на него. В столовой, оглядев в полной тишине сидящий отряд, директор сказал:
– Вот ваши деньги. Их не много. Кому-нибудь может показаться, что их совсем мало. Вы положили много сил, больше, чем хотелось бы, но не огорчайтесь: здесь вы за эти деньги заработали больше - вы получили право на наше уважение. Поэтому с чистой совестью и от всего сердца я говорю: приезжайте на будущий год!
Кассир, словно ожидавший этих слов, расстегнул портфель, вытащил из него длинную ведомость и счеты и, жестом пригласив к себе поближе комиссара, защелкал костяшками. Ребята тянули шеи. Наконец, когда комиссар и Юра расписались, кассир, ныряя рукой в портфель, выложил на стол четыре разноцветные обандероленные пачки и еще добавил несколько бумажек сверху. А потом насыпал горсткой серебро.