Последние километры(Роман)
Шрифт:
Природа щедро наделила красотой и силой уральца Петра Бакулина. Высокий, плечистый, с пышной шевелюрой, Петро, однако, не принадлежал к числу легкомысленных людей, и в действующую армию он попал благодаря своей незаурядной внешности и дьявольской дерзости.
Эту историю рассказывал сам Бакулин — сочно, с юморком: о том, как многие месяцы изнывал от тоски в тыловом гарнизоне, как командование несколько раз отклоняло его настойчивые рапорты об отправке на фронт и как, наконец, он прибег к радикальному приему — начал ухаживать за тоскующими гарнизонными молодками. Вот тогда не на шутку встревоженные мужья быстро договорились
Второй батальон вел тоже уралец и тоже отважный человек — гвардии майор Чижов. Один из немногих кадровых офицеров, находившихся на фронте с первых дней войны, Василий Аристархович и ныне бросал свой батальон в огневой водоворот боя с таким же азартом и горячностью, как и шесть лет назад, когда он участвовал на БТ-5 в боях против японских самураев на Халхин-Голе.
Далее шел третий батальон горячего абхазца гвардии капитана Давида Барамия. За ним на колесном транспорте — МБА (моторизованный батальон автоматчиков) криворожского рудокопа гвардии капитана Геннадия Осадчего и другие подразделения. Они заполнили весь видимый отрезок дороги бесконечной колонной машин, так что и в открытом снежном поле трудно стало дышать от выхлопных газов их моторов. Колонна передвигалась открыто, от вражеских глаз ее скрывали низкие мохнатые тучи, с которых ласково сеялся на белое поле еще более белый, чистый и нежный снег.
День был нелетный, да и авиация у гитлеровцев теперь уже не та.
На новом месте дислокации к Березовскому сразу же зашел замполит Терпугов с письмом к вдове Самсонова.
Печальный долг!
…Иван Гаврилович видел жену и дочь Самсонова лишь один раз. Он познакомился с ними раньше, чем с самим Самсоновым, в их тесной двухкомнатной квартире в районе Садового кольца. Сохранились еще в самом центре Москвы узенькие улочки со старинными названиями — Садово-Каретная, Садово-Триумфальная, Тверская-Ямская. А неподалеку от них — шумная площадь Маяковского, улица Горького, площадь Восстания…
Березовский с трудом отыскал нужную ему дверь в темном подъезде, заставленном бочками с водой — на случай пожара от зажигательных бомб. Обитую войлоком дверь открыла жена Самсонова, имя и отчество которой он уже забыл, кажется, Тамара Демидовна или Денисовна, а может, не Тамара, а Татьяна. Нет, все-таки Тамара Денисовна. Он прочел это сейчас в письме, составленном работниками политотдела: «Уважаемая Тамара Денисовна!» Нетрудно себе представить, как воспримет она страшное известие. Тогда, увидев его танкистскую форму и полевые погоны, женщина сначала радостно воскликнула: «Вы от Миши?!», а потом шепотом спросила: «С ним ничего не случилось?» Он успокоил ее, хотя сам еще в бригаде не успел побывать, лишь получил туда назначение на пост начальника штаба и, узнав о том, что семья полковника Самсонова живет в Москве, считал своим долгом нанести этот визит.
Березовский повез Михаилу Самсонову коротенькое письмо от жены и дочери. Имя дочери — Валя, это Березовский помнит совершенно отчетливо, потому что так звали его тихую, нежную, неразделенную любовь, которой он не решился открыть свои чувства. Ждал,
«Уважаемая Тамара Денисовна! С глубокой печалью сообщаем…»
Подписал письмо, не сказав ни слова. Полковник Терпугов заверил, что договорился с польскими товарищами об уходе за могилой.
Вошли тыловик Майстренко и разведчик Тищенко. Их вызвал комбриг. Терпугов задержался. Только что подписанное письмо белело у него в руке.
— Докладывайте, — приказал комбриг своему заместителю по тылу.
Семена Семеновича Майстренко все называли поэтом. Казалось бы, тут не до поэзии — бензин, солярка, продснабжение, вещевое обеспечение, финансовая отчетность… Но вот сумел же человек вложить в будничную работу что-то приподнятое, можно даже сказать, лирическое. Именно поэтому один из корреспондентов армейской газеты напечатал о Семене Семеновиче целый подвал под красноречивым заголовком «Поэзия в прозе». Героя очерка недвусмысленно назвали поэтом, и это прозвище закрепилось за ним навсегда.
Не только профессия, но и внешность Семена Семеновича ничего общего с поэзией не имела. Высокий, мускулистый, чем-то похожий на широко известные портреты выдающегося борца Ивана Поддубного, с геркулесовскими бицепсами и шеей, с отполированной, как бильярдный шар, лысиной, с усталыми светло-зелеными глазами и посеревшим от недосыпания лицом, он был интендантом с ног до головы.
— Взвесил, товарищ комбриг, — доложил он лаконично.
— И что же?
— Вытянем.
— Спасибо.
Вот и все. А означало это очень много: служба тыла тщательно продумала все, что касается материального обеспечения наступления, и не подведет.
С этим и ушел интендант Майстренко, чтобы с головой окунуться в заботы своей хлопотной деятельности.
Майор Тищенко внешне мало походил на разведчика. Низкорослый, грузноватый, он скорее похож был на бухгалтера, зоотехника, фармацевта, на кого угодно, только не на представителя романтической военной профессии. Говорил Тищенко то очень быстро, то медленно, даже запинаясь, но всегда заблаговременно и тщательно проверял данные, о которых докладывал.
— Чем порадуете, товарищ майор?
— Ничем, товарищ комбриг. Покамест ничем.
Березовский насупился. Для того чтобы составить план операции, им с Соханем крайне нужны были разведданные. Вот-вот вызовет к себе командующий армией.
— Степан Иосифович, что с вами?
— Ничего.
— «Ничем», «ничего», хорошие слова выбрали вы сегодня для беседы со мной. Не разведана местность, не выяснены огневые средства противника, а вы!..
Иван Гаврилович сорвался с привычной спокойной ноты, но Тищенко почти не слышал его слов — так тяжело стучало у него в висках.
Началось это еще вчера вечером. Чтобы заглушить головную боль, он проглотил таблетку пирамидона, однако и испытанное лекарство на этот раз не помогло. Навалилась стопудовая усталость. Никогда с ним такого еще не бывало.
— Завтра в восемь ноль-ноль жду вас с точными данными.
— Слушаюсь, товарищ комбриг.
Снег скрипел под ногами, и это раздражало. Правда, до вражеских позиций еще далеко, но такая уж работа у разведчика: малейший шорох может провалить любую операцию.