Последние первые планетяне

Третьяков Павел

Поймав себя на этой комплементарной мысли, Николай встревоженно поерзал плечами и ускорил шаг.

Вопреки заверениям хозяина отеля, который, в отличие от жены, показался человеком ангельского нрава, что до центра по Фермерскому тракту займет добраться два счета, путь до окраины только растянулся на полчаса.

С учетом неспешных – читай ленивых, – сборов, а также запоздалого завтрака, когда хиленькие фермерские лачуги стали на глазах сменяться солидной городской застройкой из кирпича и бетонных блоков, на часах пробило уже семь тридцать утра. Вырвавшийся из оков горной гряды прометей начал медленно накалять мостовые, как противни на слабом огне, и провинциалы, будто дожидавшиеся этого часа, повысыпали отовсюду на улицы, поспешая по своим, как казалось Николаю, сомнительно важным делам.

Изнутри Борей-Сити оказался ровно таким чахленьким поселением,

каким Давыдов нарисовал его себе еще задолго до переезда. Безыскусно налинованная сетка из всего-навсего дюжины улиц и одной окружной дороги, была настолько же уютна, насколько и тосклива. Останавливаясь иной раз на перекрестке, Николай озирался на все четыре стороны и, как бы ни пытался навострить приученный к пышности мегаполисов взор, никак не мог придумать, чем же одна улица, убегающая на восток, отличается от другой, что убегает на юг. Ему всюду попадались одни и те же двух-трехэтажные постройки, безликие и мрачные, с зашторенными окнами жилых комнат, полупустыми витринами магазинов, фасадами, обклеенными давным-давно выгоревшей рекламой и постерами всеми позабытых кинофильмов. Время здесь будто остановилось полвека назад и с тех пор не сдвинулось ни на секунду. В ту же пору остальной мир продолжал следовать вперед. Он рос и менялся, как растет и меняется с годами человек. Борей-Сити так и остался же ребенком, рожденным когда-то из прихоти рудной компании, но совершенно ею запущенным.

Эдакая капсула времени, язвительно заметил Николай, в очередной раз оглядевшись. Капсула времени, заселенная, словно букашками, чуть более чем пятью сотнями ни о чем не подозревающих простаков.

Ряды приземистой провинциальной застройки оставались позади, и Давыдов наконец выбрался на главную площадь шахтерского городка. Несомненно, самое горделивое место в Борей-Сити, она, впрочем, была скромным пяточком в сравнении с теми величественными плацами, на которых Николай бывал в родном Бинисе. Как и подобает традиции западного края, где патриотическое чувство обязано выражаться материально, иначе оно ничегошеньки не значит, центром площади и вместе с тем главной достопримечательностью города являлся невеликий, но броский монумент. В Борей-Сити – об этом Николай среди прочего узнал из сети еще до отъезда – это было бронзовое изваяние под незамысловатым именованием: «Три старателя». Давыдов, чувствуя некоторое пренебрежение к местам, в которые ему предстояло наведаться, не стал заранее вдаваться в подробности истории, стоящей за памятником. Теперь же, глядя на сверкающий в лучах прометея величественный монумент, скульптуру не менее чем в пять метров в высоту, Николай ощутил себя совершенно мелочным и жалким. Ему тотчас захотелось узнать, кто же эти трое старателей, чем они славны, однако поблизости не обнаружилось ни единой разъяснительной таблички. Определенно, история трех героев была одним из тех общественно-принятых мифов, которые не нуждаются в лишних пересказах, ибо впитываются местными еще с молоком матери.

Совершив скорый обход вокруг изваяния, Давыдов в замешательстве остановился. Невысокий пластиковый контейнер, чем-то походящий на почтовый ящик из допотопных времен, вырос у его ног. Не сразу, но Николай догадался, что перед ним автомат с бесплатной печатной прессой. Он настороженно приподнял крышку. Контейнер действительно оказался доверху набит только этим утром вышедшими из принтера газетными изданиями. Местная пресса, как слышал Николай, спонсировалась рудной компанией. Почти весь ее ежедневный тираж отдавался жителям Борей-Сити задаром.

Преисполненный любопытства, Давыдов выудил из автомата хиленькую газетенку и, небрежно скинув поклажу на землю, принялся изучать передовицы. Стоило ли сомневаться, что первыми на глаза попались броские заголовки: «ПОИСКИ БЕССЛЕДНО ПРОПАВШЕГО ГЛАВЫ К.П. ПРОДОЛЖАЮТСЯ», и затем: «РАССЛЕДОВАНИЕ ЗАШЛО В ТУПИК». Из короткой заметки Николай почерпнул, что местные представители корпоративной полиции отказываются пока давать комментарии по щепетильному делу. Однако из неофициальных источников, – скорее всего, смекнул Давыдов, от тех же самых бестолочей, только изрядно подвыпивших в баре через дорогу, – газете стало известно, что лицо, уполномоченное взять шефство над расследованием, уже выехало в Борей-Сити из Большого Кольца. У Николая пробежали мурашки по спине, когда он прочитал про самого себя. Неужели эти жалкие люди, истерично подумал он, озираясь по сторонам, возлагают на незнакомое лицо такие серьезные надежды, что ждут не дождутся его прибытия? Да разве подписывался он на подобное, когда соглашался на авантюру со срочным отъездом на Запад?

С севера площади вдруг донесся спасительный ободряющий звон. Давыдов обернулся – огромные часы под крышей городской ратуши сообщали о наступлении восьми утра.

Встрепенувшись вместе со всем городком, Николай сердито скрутил газету и закинул сумку на плечо. Он твердо решил, не теряя ни минуты, отправляться по назначенному делу.

3

Когда в восемь утра тесные улочки Борей-Сити наполнились звоном часов городской ратуши, в располагающемся в паре домов полицейском управлении царила привычная для последних дней атмосфера бессмысленного брюзжания. Шестеро офицеров, служивших под началом таинственно пропавшего старшины Громова, собрались в оперативном зале и валяли дурака в предвкушении некоего значительного события, истинной важности которого они не могли понять в силу очевидной неопытности и, что было верно лишь для некоторых, весьма невыдающегося склада ума.

В дальнем углу, устало подпирая голову кулаком, устроился первый помощник Антон Минин. Молодой человек двадцати одного года, он был хорош собой: светловолос и коренаст, со взглядом уверенного в себе добряка, с твердой посадкой плеч. Если не знать достаточно хорошо, Минина нетрудно было счесть за такого простачка, который последовал по стезе служителя закона лишь потому, что униформа ему чертовски к лицу. Чуть поодаль от него, за терминалом, с видом человека, озабоченного всеми бедами мира, расположилась девица-полицейский Максим. Самая опытная из молодых офицеров, она тем не менее, в отсутствии необходимых хватки и прозорливости, уже многие годы оставалась простым рядовым, хотя нельзя было утверждать, что она недовольна своим положением. Сослуживцам и начальнику Громову, в частности, Макс казалась достойным стражем правопорядка; славной девушкой, однако чересчур себе на уме.

В центре зала за соседними столами маялись ерундой братья Князевы. Близнецы, две капли воды, они были из ряда вон крепкими парнями немногим старше Минина, невысокими и потому похожими на ходячие тумбочки в форме. В том, что касалось лихого безрассудства и главенства физической силы над здравым смыслом, братьям Князевым не имелось равных во всем Борей-Сити. Они были своего рода живым стенобитным орудием в арсенале Громова. И теперь страшно волновались, что у преемника будут вынуждены ходить по струнке, ведь, нет сомнений, для расследования пропажи старшего офицера из Большого Кольца выпишут настоящего тирана. Эдакого старого матерого волчару, готового сжечь весь Запад дотла, лишь бы на пепелище обнаружить цель долгих изысканий.

Помимо этой и без того разношерстной компании, в управлении находилось еще двое совершенно непохожих людей. В глубоком, как океаническая впадина, кресле, чуть в стороне от входа, устало вздыхал да кряхтел старейший из полицейских Борей-Сити – Борис Хоев. Серебристые, словно подсвеченные лунным сиянием, пряди его длинных волос струились из-под старомодной шляпы, и весь целиком этот умудренный годами человек, чье лицо и чьи руки были иссечены морщинами, как потрескавшийся на жаре асфальт, походил на сонливого мудреца, изжившего свое вождя первобытного племени. Хоев оставался скорее талисманом, нежели действующим офицером на зарплате у корпоративного начальства. Лишь пропавший Громов помнил, когда последний раз тот доставал револьвер из кобуры. В управлении такое положение дел, впрочем, всех устраивало. Как минимум потому, что, будучи в настроении, Борис делился до того дикими байками из молодых лет, что волосы вставали дыбом у самых крепких духом офицеров.

Вторым человеком была молоденькая племянница мэра Камилла Леонова. Принятая на службу в полицию скорее по дружбе Громова с ее влиятельным дядюшкой, она тем не менее показала себя перспективным кадром и довольно скоро стала второй любимицей пропавшего начальника после Антона Минина, правой руки в большинстве дел. Девчонка девятнадцати лет, с короткими светлыми волосами и утонченными чертами лица, она походила больше на модель, разодетую к фотосессии для тематического календаря. И все же крепящийся к поясу пистолет был отнюдь не бутафорским, и Мила, как звали ее свои, давала фору в обращении с ним даже многоопытным стрелкам. Учитывая опасные умения, а также в целом авантюрную натуру, стоит ли говорить, что она являлась предметом вожделения большинства молодых людей в Борей-Сити. Однако же, несколько смущенная привилегированным положением, в полицейском окружении она вела себя скромно. Вот и теперь Мила устроилась в сторонке ото всех, на импровизированной кухне, и, забравшись на угол высокой столешницы, бесцельно сучила ножками, попивая свежесваренный какао.