Последние поэты империи: Очерки литературных судеб
Шрифт:
Я себя отпущу.
Но откуда на сердце
Вдруг такая тоска?
Жизнь уходит сквозь пальцы
Желтой горстью песка.
(«Остается во фляге…»)
Геннадий Шпаликов пробует дорожить просто верой в человека, «счастьем того, что есть на каждый день». Но как уберечь себя от пустоты? Плюнуть на интеллигенцию, уйти в простую жизнь? Он раздумывает: «Физическим рабочим стать,
Вот в таком сумеречном состоянии, наверное, и стали приходить мысли о скорейшем конце. Из тупика он выбрал свой выход. Тем более что какое-то самоистребительное предрасположение, какая-то игра в самоубийство сопутствовали ему всю жизнь, даже в самые солнечные годы. Войной ли это было заложено, гибелью отца — постоянные мысли о смерти.
Поначалу, еще суворовцем, — протест, отрицание возможности добровольного ухода из жизни, осуждение, к примеру, нашумевшего самоубийства Александра Фадеева. С юношеской бравадой, в ритмах Маяковского он пишет в 1954 году:
Я эту люблю жизнь,
Дни люблю пить,
Буду сухарь грызть
И все равно —
любить
Даже без рук
и ног,
И с пустотой
впереди
Я б добровольцем не смог
В небытие уйти.
(«Жизнь», 1954)
Запись в дневнике в 1956 году: «Вчера покончил с собой Фадеев… Очень неприятно и смутно на душе. Фадеев — алкоголик… Жалости нет, алкоголиков не жалеют. Какими же руками он писал, как мог говорить о светлом, чистом и высоком — пьяница по существу…»
Как тут не вспомнить, зная дальнейшую судьбу Шпаликова, библейское: «Не судите, да не судимы будете…» Ведь это же он — Геннадий Шпаликов — во всех своих лучших творениях «светлый, чистый и высокий…» И он же «пьяница по существу», которого после смерти как алкоголика и не пожалеют.
Правда, в те же годы возникали и иные мысли: «Проще простого взять и… покончить разом со всем» перед страхом за будущую жизнь.
Заигрывание со смертью продолжилось, когда он учился на сценарном факультете ВГИКа. Одна из первых сценарных работ так и называлась «Человек умер», и обыгрывалось в ней траурное объявление:
«Деканат сценарного факультета с грустью
сообщает, что на днях добровольно ушел из жизни
Шпаликов Геннадий.
Его тело лежит в Большом просмотровом зале.
Вход строго по студенческим билетам.
Доступ в 6 час., вынос тела — в 7.
После выноса будет просмотр нового
художественного фильма».
И далее по сценарию студенты обсуждают причины самоубийства и самого героя…
Веселый кладбищенский юмор, розыгрыш, но, увы, подтвержденный жизнью. Нельзя поэту предрекать свою смерть. Но что тянуло его в эту рисковую игру, в русскую рулетку, по русской же литературной традиции?
Есть у раздражения
Самовыражение.
Дверью — хлоп
И пулю — в лоб.
Ах, как всем досадил!
… … … … … … … … … … … … … …
Он лежит — уже ничей
В ожидании речей.
(«Есть у раздражения…»)
В сценарии «Девочка Надя…» один из героев, тоже алкоголик, ища выход в другую реальность выбрасывается с балкона… После легкой жизни захотелось легкой смерти. Какое детское, подростковое отношение к смерти — праздник кончился, значит, все, сигай из окна.
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.
(«Ах, утону я в Западной Двине…»)
И в прозе, и в стихах, и в сценариях почти ежегодно как некая навязчивая идея — мысль об уходе из жизни:
Хоронят писателей мертвых,
Живые идут в коридор.
Служителей бойкие метлы
Сметают иголки и сор.
… … … … … … … … … … … … … …
Ровесники друга выносят,
Суровость на лицах храня.
А это — выносят, выносят —
Ребята выносят меня.
(«Хоронят писателей мертвых…»)
Пока была вера в человека, вера в счастье, энергия жизни в нем побеждала энергию смерти. Когда осталась пустота, победило подспудное желание уйти в иную реальность, отказаться от жизни, если в ней потеряно счастье. Даже любимая дочка не удержала. И уже не как розыгрыш, а всерьез звучат последние стихи:
Не прикидываясь, а прикидывая,
Не прикидывая ничего,
Покидаю вас и покидываю,
Дорогие мои, всего!
Все прощание — в одиночку,
Напоследок — не верещать.
Завещаю вам только дочку —
Больше нечего завещать.
(«Не прикидываясь, а прикидывая…»)
Он отгулял свой праздник бытия, нарядный, радостный, полный очарования и надежд, а то, что было после праздника — грязная посуда на залитых вином столах, заплеванный пол, злые в похмелье собеседники, — его уже не привлекало. Он решил уйти после праздника, как обиженный подросток, каким он и оставался до последних дней.
Актриса Инна Гулая (жена Шпаликова) и режиссер Лев Кулиджанов на съемках фильма «Когда деревья были большими».
Так всю жизнь он и прожил с ощущением скорого взлета. Моя жена, Лариса Соловьева, в те годы юная актриса «Современника», дружившая с Инной Гулая, женой Шпаликова, вспоминает, как по вечерам, освободившись от работы, они любили ездить в Шереметьево большой компанией, где до утра пили кофе в ночном кафе и смотрели, как взлетают самолеты.