Последний аргиш
Шрифт:
Чум казался обоим хорошим жильем, хотя в нем не было доброй половины покрышки.
Теперь Дагай начал ощущать радость свободы от сенебата. Почти ничто его не мучило по ночам, только иногда как будто чей-то голос твердил о духах сенебата.
Но приходил день, патронов еще было много, была дичь, пища, и Дагай стал внимательно присматриваться к тайге, ко всему, что окружало его.
Он заново учился познавать землю, на которой жил, должен был жить, хотя и остался один.
Почему один — а Боской? Все чаще и чаще говорит с ним Дагай, боясь забыть
— Завтра с рассветом мы на месте сядем, где вострохвосты были. Сколько добудем, нам хватит, Боской. Ветку делать начнем. К людям пробираться будем. По воде пробираться будем. Ты понял?
Боской понимал.
Серые льдины уже кидало ветром по озеру из края в край. Утром тишина, спадает ветер. Солнце, которое почти не сходит с неба, греет.
Солнце серебрит открытую воду озера. Вдалеке кромка посеревшего льда. Тихо. Ясно. Пахнет теплом, талым снегом, прошлогодними листьями. С тонким печальным криком пролетел одинокий лебедь. Снова тихо.
Раскатистый шум, грохочущий треск неожиданно раздался из самой глубины озера. Пронеслись волны, появилась крутая воронка, и что-то огромное, бело-черное полезло наружу, разрушая тишину. Дагай испуганно вскрикнул:
— Тэлло!
*
Впервые о тэлло Дагай услышал много лет назад, на другой год после смерти дедушки Альдо.
Была ранняя, но затяжная весна. Сенебат весновал у курьи недалеко от озера. Тогда на озере ставили свои чумы эвенки. Древняя вражда эвенков с селькупами и кетами ушла в прошлое. Теперь эвенк Кирмагир был в большой дружбе с сенебатом и даже взял в жены дочь дедушки Альдо.
Поздним вечером в чуме сенебата услышали звон колокольчиков и встревоженный окрик Кирмагира. Не распрягая оленей, сосед вошел в чум и, переведя дыхание, рассказал:
— Пошел я через озеро сушняк посмотреть. Топор взял и веревку. Пешком пошел, наст-то еще держит. До середины озера не дошел, как ступил на черный лед, так и провалился. Лечу вниз. Упал на что-то мягкое, как шерсть сохатого. Страшно стало. Смотрю, два огромных белых зуба впереди торчат. Никак, на тэлло упал. Совсем перепугался.
Вода подступает, а зверь огромный ничего не чует. Топор-то и веревка как были в руке, так и остались. Думал, конец пришел, потом сообразил: пополз к голове чудища, один конец веревки на руку намотал, второй к зубу тэлло прикрутил. Поднял топор и со всей силой стукнул тэлло между зубов. Оно вскочило, разворотило лед и я очутился на берегу.
Очнулся, а лед на озере раскидан, и никого кругом нет. Я так перепугался, что прибежал в чум, взял оленей и скорей к тебе, сенебат. Что ты скажешь?
Сенебат слушал внимательно, а когда рассказчик кончил, спросил с усмешкой:
— А ты, Кирмагир, не выдумываешь?
Эвенк обиженно протянул сенебату большой круглый кусок кости:
— На веревке остался кусок зуба тэлло. Ты мне не веришь, сенебат, возьми его. В зимнюю ночь, когда будешь рассказывать детям сказки, сделай себе ложку. Возьми кость, такой нет ни у
Кирмагир ушел, и вскоре зазвенели колокольчики его оленей. Сенебат взял кость и только тогда обратил внимание на маленького Дагая, который сидел притихший, захваченный удивительным рассказом гостя. Сенебат пристально посмотрел на мальчика:
— Дагай, бойся весеннего озера. Весной просыпается тэлло. Русские считают такие кости костями мамонта, но наши отцы называют его тэлло. Не все верят, что тэлло живет на земле, даже не все наши люди.
Дагай испуганно посмотрел на сенебата:
— А кто же из наших не верит?
— Как кто? Так ведь твой… — тут сенебат задержал дыхание и, что-то буркнув про себя, повторил: — так ведь твой дедушка Альдо не верил.
С той поры, когда весной на озере с рассветом раздавался шум, сенебат говорил Дагаю:
— Слышишь, тэлло встает.
Дагай боялся весеннего, покрытого отдельными льдинами озера. Он боялся тэлло.
*
Увидев, как из воронки встает что-то бело-черное, Дагай зажмурил глаза и сразу же вспомнил ту весну, рассказ Кирмагира и все, что говорил потом сенебат.
«Может быть, мой настоящий отец не верил в тэлло», — промелькнуло в голове, и Дагай заставил себя перебороть страх, открыть глаза.
На озере не было никакого чудища, только над тем местом, где была воронка, плавала огромная глыба белоснежного льда. Льда, который поднимается весной со дна, когда приближается новый весенний месяц — «месяц икромета щуки». «Может быть, тэлло ушло под воду, пока я сидел с закрытыми глазами», — подумал Дагай и тут увидел, что Боской лежит спокойно, как будто бы ничего не случилось.
— Ты ничего не видел, Боской?
Дагай потрепал пса за ушами и продолжал:
— Будем уток ждать, нам много надо припасти, чтобы спокойно ветку делать.
Боской, не поднимаясь, лениво вильнул хвостом. Он соглашался с хозяином.
Шум и грохот над водой раздался как раз в ту минуту, когда на озеро прямо перед Дагаем опускался второй табун уток. Напуганные птицы прошли над водой и взмыли к лесу, а Дагай, не опуская ружья, пересиливая желание опять зажмурить глаза, смотрел на вновь появившуюся воронку.
Вода быстро уходила вниз, и в образовавшуюся пустоту полезла огромная льдина, белая сверху и черная снизу, даже с прилипшими желтыми стеблями озерной травы.
— Льдина, огромная льдина со дна! — закричал Дагай. — Льдина — не тэлло! Она с землей со дна озера поднимает наверх древние кости. Такую кость и нашел у озера Кирмагир!
Дагай обрадовался своему открытию и как-то по-иному смотрел вокруг.
*
Окажись человек один в тайге, и всюду его будут преследовать утренние, дневные, вечерние и ночные шумы. Становится страшно, особенно когда приходят на память внушенные с детства мистические толкования странных явлений.