Последний аргиш
Шрифт:
Человек не только находил путь по звездам, скитаясь в морских и песчаных просторах земли, по зарослям джунглей и тайги. Человек в своей мечте прокладывал дороги в звездном мире, ведь недаром на самых различных языках широкая полоса звездных скоплений называется путем или дорогой.
Великим богатырем был Альба, он прорубил в скалах путь Енисею на север, он прогнал в ледяное царство Смерть, чтобы не могла она быть рядом с людьми, чтобы путь ее к людям шел через препятствия. Альба боролся и жил ради людей.
Он гнал Смерть — Хосядам — по
Он гнал на небе Хосядам, гнал ее дальше на север, и с тех пор на небе осталась его дорога, след его богатырских саней — Альбакан — Дорога Альбы. Другие называют это Млечным Путем, а кеты — Дорогой Альбы!
Не только от земных горестей человек грезил небом, человек постигал его, так же как постигал землю. Он мечтал, но он верил в возможность достичь непостижимое. И он не ошибся в себе, в своей мечте и надежде.
Человек мечтал о небе и дарил ему поэзию бытия.
*
Кусок оленьего мяса и медвежьего сала несколько восстановили силы Дагая. Наутро он смог выйти из чума, добрести до быстрого ручья, и вернувшись, приготовить лепешку.
Теперь ясным тихим весенним днем он мог подолгу сидеть у чума, на успевшей растаять и высохнуть проталине и дышать солнцем. Солнце вернуло крепость его рукам и надежду на будущее.
Он сжег Дочь ночи, но Хосядам не покарала его. Прошло много дней, но он даже не слышит криков, похожих на плач или смех дотам.
«Чему ты удивляешься? — слышится иногда ему по ночам. — Тебя учил сенебат, тебе он отдал своих духов. Они берегут тебя, помни!»
Он просыпается и невольно всматривается в пространство— кажется, сейчас он увидит лицо сенебата. Никого. Только у самой двери лежит Боской, похудевший от голода и беспрестанной, почти бесполезной беготни по тайге.
Добычи нет. Нет еще и перелетной птицы, озеро только-только начинает раскалывать лед, а в чуме осталась одна мука.
Дагай в который раз, пробуждаясь от ночных голосов, решает утром попытать счастья в поисках таежной дичи, если позволят силы.
Утром, чуть приглушив голод куском полусырой пресной лепешки, он берет ружье. Боской прыгает от радости.
Дагай выходит из чума и с трудом добирается до края леса. Дальше он идти не может, а разве будет глухарь сидеть здесь, на краю. Боской жалобно скулит, но хозяин, постояв с час у сосны, бредет назад; хозяин боится потерять силы.
Пес один убегает в тайгу и возвращается к вечеру злой.
Тяжелое время весна на Севере. Пройдет первый дождь, и, словно проснувшись от долгой спячки, двинутся снега с места, понесутся речками и ручейками в реки и озера. Подопрет их ледяной барьер, и разольется вода на тысячи и сотни тысяч полян, маленьких угоров. Затопит она леса, и лишь одинокие высокие мысы — «лбы» — с исполинскими кедрами смогут приютить человека.
На
Там, где только что ты проезжал на лодке-долбленке, которую в этих краях ласково называют «веткой», вылезли коряги, грозящие пропороть тонкое дно. Неожиданно образовались завалы из плавника и вывороченных льдом и водой деревьев. Или заторосит путь неведомо откуда появившийся лед, снесенный водой из теневых мест. Вот и добывай себе пищу весной.
Одна надежда на места икромета щуки, окуня или язя, да на опускающихся на воду перелетных уток или гусей.
С заходом солнца Дагай слышал высоко в небе крик лебедей. Они первыми прилетели на север, но уходили дальше, в тундровые края.
Еще недолго ждать, еще надо потерпеть. Утром над чумом высоко-высоко шли на север гуси, а к полудню появились стаи черных уток.
С каждым пролетом стаи загоралась надежда, и Дагай ласково потрепал Боскоя:
— Потерпи, завтра и к нам сядут, какие тут забереги, видишь.
Озерная вода с каждым днем приближалась к чуму. Каких-нибудь пятьдесят шагов — и уже широкий, как река, заберег — полоса воды, отделявшая берег от черного льда озера.
— Видишь, — говорил Дагай Боскою, который, высоко задрав морду, с сожалением провожал очередную стаю перелетной птицы, — на озере полыньи и трещины появились. Сядут тут гуси или утки, сядут, Боской, придется тогда тебе поработать, ветки-то у нас с тобой нет. Нет ветки-долбленки.
Начал накрапывать редкий теплый дождик.
— Вот и дождь. Сядут, Боской, сядут.
Дагай с вечера натаскал веток ели и сосны к самому берегу и стал делать скрадку в виде шалаша. Работал с ожесточением, падал от усталости и плакал от бессилия, но скрадка была готова. В чум ой добрался уже ползком.
На другой день голова гудела от боли, саднило в груди, руки с трудом удерживали ружье, но Дагай сидел, затаившись в скрадке, и не спускал глаз с озера. Боской лежал рядом. Они ждали долго.
От солнечного тепла прямо на глазах полыньи на озере расширялись, трещины покрывали лед паутиной, а на той стороне в заберегах уже плавали льдины. Таял поверхностный лед озера.
Девять гусей летели низко над головой. Они появились неожиданно из-за леса с противоположной стороны. Первый замедлил полёт и пошел на лед у самого края заберега.
Все девять опустились разом. Дагай прикинул расстояние. Стрелять бесполезно, не достанет. Боской толкнул хозяина, но тот не поднял ружья. Пес зарычал.
Гуси всполошились, поднялись и пошли прямо на скрадку. Раздался выстрел. Два гуся упали, один в воду, другой на берег. Боской бросился из засады и скоро принес гуся, положил его у ног хозяина и побежал снова. Вот он достал из воды и второго.
— Молодец, Боской, теперь мы жить будем, молодец.
Дагай скоро совсем окреп. Боской выручал его, принося дичь отовсюду, куда бы ни упала она.