Последний барьер. Путешествие Суфия
Шрифт:
Человек из агентства по путешествиям помахал нам на прощанье, и мы проехали мимо его офиса, направляясь в Сиде.
Когда мы проезжали через оливковые и апельсиновые рощи, солнце уже сверкало в голубой глади Эгейского моря. Крестьяне целыми семьями возвращались с полей — мужчины ехали на ослах, женщины и дети шли рядом. Некоторые ослы были так нагружены корзинами и тюками соломы, что под грузом были видны только их ноги. Повсюду лаяли и резвились собаки, покусывая друг друга за лапы. Некоторые женщины были полностью закутаны в паранджи, юбки их длинных черных платьев развевались на ветру. Это была сцена, которая не изменилась за полтора тысячелетия. Все было естественно, в согласии с изменяющейся гармонией самой земли.
Мы добрались до края деревни незадолго до
— С этого утеса открывается впечатляющий вид, там мы сможем насладиться красотой заката, — сказал Ха-мид, показывая из окна машины. — Как раз под утесом, скрытый холмом, находится старинный греческий амфитеатр. Возможно, скоро мы отправимся туда. Но сейчас ты устал, а завтра последняя среда перед новолунием.
Мы поднимались в гору, ветер, дувший с моря, нес с собой холод. На вершине утеса я понял, что мы на самом деле находимся на остатках одной из огромных стен амфитеатра. Взглянув вниз, прямо под собой я увидел арену. Казалось, что время повернуло вспять, потому что все было так, как после какого-то давно забытого землетрясения. Огромные колонны валялись как деревья, случайно повалившиеся друг на друга. Не было видно никаких следов раскопок, и мне казалось, что мы были первыми людьми, ставшими свидетелями этой сцены со времени ее запустения. Земля, на которой мы сидели, была перемешана с осколками мраморных цоколей и разбитыми кусками колонн. Огромные потоки лавы выступали с берега, они были красными и оранжевыми в свете заходящего солнца. Ха-мид сидел, подняв колени и сложив руки, его силуэт был ясно виден на фоне моря. Казалось, что он глубоко задумался; его губы слегка двигались, а его лицо отражало силу, которую до этого я никогда не видел.
Неожиданно Хамид встрепенулся: — Я должен отвести тебя домой до наступления темноты. — Мы молча пошли по берегу в сторону машины, холодный ветер дул нам в спину. — Ты проделал длинный путь. Должно быть, ты очень устал. Завтра ты будешь отдыхать; а вечером, когда закончится среда, мы встретимся снова и прекрасно пообедаем в ресторане в городе».
Очень скоро мы подъехали к дому, который Хамиду предоставил его друг, живший в Стамбуле. Двухэтажный дом был выстроен таким образом, что комнаты выходили во двор с трех сторон, а с четвертой стороны находилась высокая стена, которая создавала полное уединение. В центре двора росло красивое дерево, ветви которого свисали до земли, как у ивы. Оно освещалось фонариками, висевшими на ветвях, а вокруг него были разбиты клумбы с цветами. Та часть дома, что находилась напротив двери, через которую мы вошли, была более новой, чем остальной дом, и была выстроена в японском стиле, длинная, невысокая, сделанная из сосны. В ней находились две одинаковые комнаты, одна над другой, с короткой деревянной лестницей, ведущей прямо в верхнюю комнату. Внизу занавески были задернуты, и я увидел огонек спички, когда зажигали свечу, и очертания фигуры, прошедшей мимо окна.
— Это будет твоя комната — та, что наверху, — показал Хамид. — Пойдем и вместе принесем наверх твои чемоданы.
Комната была безукоризненной. Она была чистая и просто обставлена, в углу был сделан маленький душ. Там был комод с кувшином воды на нем, лампа около кровати и другая на столе у окна. На столе были букет цветов и Коран на английском языке.
— Не оставляй свет и открытую дверь, — предупредил он. — Здешние москиты весьма кровожадны. Я к ним привык, но у тебя светлая кожа, а они особенно любят кожу европейцев. Спокойной ночи». С этим он оставил меня, направившись к себе в комнаты, находившиеся в другой части дома, через двор над кухней.
Я лег в постель и тут же заснул. Оказалось, что я устал гораздо больше, чем думал; я проспал двенадцать часов. На
следующее утро я умылся и позавтракал хлебом, сыром и фруктами, которые мне прислал Хамид. Я провел день спокойно, сидя в своей комнате и глядя в сад. Это был сказочный день. Я был доволен, почти как ребенок, переходя с места на место и разглядывая дом, забор и кучу камней. Я не замечал течения времени. Один раз в окне комнаты над кухней я заметил Хамида, но он, казалось, не видел меня. После захода солнца он появился, улыбаясь. — Прими душ, — сказал он. — Сегодня вечером есть вода. Мы пообедаем вместе.
Мы быстро прошли вниз по улице до маленького ресторанчика на площади. Он был единственным в Сиде. Очевидно, в деревне были предупреждены о том, что приедет иностранец, поскольку был накрыт стол с видом на Средиземное море, и было приготовлено специальное меню. Хозяин ресторана присоединился к нам за столом, а вскоре пришли еще несколько друзей Хамида. Я предполагал, что в первый вечер моего пребывания в Сиде Хамид будет обсуждать со мной переживания, испытанные мною в дороге, однако после первых представлений он и его друзья начали общаться по-турецки. Я мог бы вообще там не присутствовать.
Приносили еду, блюдо за блюдом, и графины с красным турецким вином. Один или два раза мое имя упоминалось в разговоре, и я надеялся, что со мной вот-вот заговорят. Разговор, тем не менее, продолжался, а я смотрел на сверкающую воду, ел принесенную еду и гадал, что же произойдет дальше. Возможно, я просто приехал в неудачное время. Я знал, что, конечно, лучше не вмешиваться; я был уверен, что когда наступит нужный момент, зайдет разговор о тех вещах, которые меня столь интересовали. Тем временем, однако, мое терпение подходило к концу. Мысленно я вернулся во вчерашний день, к моему прибытию в Сиде, моей новой комнате и к той, что находилась внизу — к свече, которую на моих глазах зажгли за окном...
Я почувствовал, что во мне нарастает чувство уныния и одиночества, такое сильное, что я испугался, что могу расплакаться прямо за столом. Я пытался восстановить душевное равновесие, но не мог избавиться от ощущения великой скорби, которое усилилось, когда я увидел фигуру, шедшую через площадь к нам. Сначала я не мог разглядеть черты, но потом увидел, что это была очень красивая женщина, высокая и смуглая. Ее черные волосы спадали ниже плеч. На ней было длинное белое платье, и она была босиком. В руках она несла моток спутанной голубой шерсти, которая была закручена вокруг ее запястий настолько туго, что ее руки, вытянутые вперед, были связаны вместе. Хозяин ресторана быстро поднялся и принес для нее стул. Хамид проводил ее к столу, нежно распутал шерсть на ее запястьях и налил ей вина. Она была красивая — настолько утонченная и воздушная, что казалась обитательницей другого мира. Я понял, что чувство одиночества, которое я ощутил, исходило от нее.
Женщина слегка наклонила голову, когда Хамид представил ее. Она не разговаривала, но опять взяла голубую шерсть и начала копаться в ней. Сначала ее руки двигались медленно и осторожно, ее пальцы искали что-то в спутанной массе. Потом они стали более возбужденными, беспорядочно погружаясь в шерсть.
Хамид говорил со мной, не отрывая глаз от молодой женщины. «Она ищет конец нитки», — сказал он. Я протянул свою руку, чтобы помочь ей, но Хамид тут же дотронулся до меня, показывая, что я должен оставить ее в покое. Потом он пожелал всем за столом спокойной ночи, сделал мне знак, что пора уходить, и повел женщину через освещенную звездами площадь. Все вместе мы молча шли по берегу к дому. Мы уже почти пришли, когда она обернулась и остановилась на минуту, глядя на море. Я только мог разглядеть, что за ней тянулась запутанная шерсть. Затем она повернулась и вошла в дверь. Хамид и я видели, как она пересекла двор, а затем в окне нижней комнаты появился свет свечи, проникавший сквозь москитную сетку и слабо освещавший дерево около лестницы. Хамид повернулся ко мне.
— Приходи завтра в семь утра в мою комнату,— сказал он. Затем он обнял меня, поцеловав мои руки и приложив их к своему лбу, и направился в свою комнату.
ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА
Я умер как минерал и стал растением
И как растение я умер и стал животным.
Я умер как животное и стал человеком.
Тогда зачем же бояться исчезновения через смерть?
В следующий раз я умру,
Приобретя крылья и оперение, как у ангелов;