Последний бой КГБ
Шрифт:
Мир живет своей жизнью. В Соединенных Штатах завершается предвыборная кампания. Буш проигрывает, обменивается с Клинтоном серией обвинений, полемика приобретает неприлично скандальную окраску, к радости газет и телевидения.
За какой-то надобностью в Москву собирается приехать директор Центрального разведывательного управления Гейтс. В самой поездке ничего необычного нет, но, как правило, руководители спецслужб ездят за рубеж инкогнито, во всяком случае, без рекламы, а о предстоящем визите Гейтса в Москву американцы почему-то оповестили весь мир.
Гейтс принадлежит к команде Буша, и поездка, видимо, должна дать президенту пропагандистский выигрыш. Но думается, у директора ЦРУ, специалиста по Советскому Союзу («Я не антикоммунист, – сказал Гейтс в кругу своих друзей, – я антисоветчик»), есть и чисто профессиональный интерес аналитика. Еще в августе Буш сказал, что, если бы не усилия президентов-республиканцев,
Я не питаю злобы к Гейтсу и ЦРУ. Они добросовестно, так же как и мы, делали свое дело. ЦРУ не было сильнее советской разведки. Просто хозяева ЦРУ были сильнее, богаче, дальновиднее и последовательнее, чем наши незадачливые хозяева-банкроты. Сейчас Россия рвется в союзники Соединенных Штатов, американцы вежливо улыбаются и держат ее на расстоянии вытянутой руки: буйные и нищие союзники им не нужны. Что касается разведки, то мне кажется, что они попытаются использовать наши возможности на Ближнем и Среднем Востоке, где позиции ЦРУ слабы. Война с Ираком показала, что американские коллеги плохо знали своего противника. Есть у меня и еще одно тяжелое предчувствие. Сильная разведка, так же как и вооруженные силы, – это символ мощи государства. Для США и других западных партнеров весьма соблазнительно лишить Россию и того и другого. Дело, к сожалению, идет в эту сторону. Ведомство Гейтса наращивает свою активность.
«В Пскове сотрудниками безопасности задержан самолет, следовавший по маршруту Рига – Грозный. На нем обнаружено и конфисковано девять тюков денег на сумму более 264 млн. рублей».
В Риге судят заместителя командира ОМОН Сергея Парфенова, похищенного в Тюмени; в Азербайджане приговорен к смертной казни лейтенант Российской армии, приказавший открыть огонь по налетчикам.
В газетах мелькает тема «денег КПСС», но звучит она все глуше и глуше. Вот уже больше года ищут эти деньги российские правоохранительные учреждения; привлечены к делу и крупные международные силы – детективная фирма «Кролл», которая, по слухам, отыскала в свое время спрятанные в зарубежных банках капиталы иракского президента Саддама Хусейна. Фирма ежемесячно получает от российского правительства приличный валютный гонорар, но никак не может напасть на след коммунистического золота. Проблема мне близка – по расчетам знатоков чужого кармана, КПСС не могла перевести свои капиталы за границу без посредства разведки. В том, что такие капиталы были, и в том, что они находятся за границей, у знатоков сомнения нет – уж больно это необходимо сейчас из соображений внутренней политики.
В документах разведки никаких признаков участия в валютных операциях КПСС не обнаружено. Время от времени мне приходится разъяснять ситуацию: во-первых, руководители КПСС не обращались к разведке с подобными просьбами и поручениями; во-вторых (это уже мое личное мнение), руководство и аппарат КПСС были настолько дезорганизованы и деморализованы «перестройкой», что позаботиться о будущем партии они просто не могли. «Кроме того, – добавлял я, – не стоит забывать, что в аппарате ЦК работали чиновники, способные позаботиться о личных интересах, но уж никак об интересах своей организации».
Что касается тех денег, которые КПСС передавала иностранным коммунистическим партиям, то это совсем другое дело. Такие деньги были, 15 – 20 млн. инвалютных рублей ежегодно. Выполняя поручения ЦК КПСС, Первое Главное управление вручало ассигнованные суммы адресатам и делало это так, что за десятилетия ни единого раза не допустило сбоя: многие догадывались, что КПСС финансирует своих зарубежных единомышленников, знали, что причастна к этому советская разведка, а вот схватить нас за руку ни одна служба так и не сумела. Невольно предаюсь ностальгическим воспоминаниям. Предрассветные густые сумерки, пустынное загородное шоссе, в багажнике машины – удочки, сетки, прочее рыболовное снаряжение, укладывавшееся с вечера на глазах сторожа – местного гражданина. Выезд из дома затемно: всем известно, что рыба лучше всего клюет на рассвете. Под утро легко проверить и убедиться, что «хвоста» за тобой нет. Минут через 15 станет светло, но здесь и появляются красные огоньки автомобиля, неспешно едущего в попутном направлении. Условный сигнал фарами, красные огоньки гаснут и загораются, вновь гаснут и вновь загораются – сигнал принят, все в порядке. Мы обгоняем потрепанный полугрузовичок и на секунду притормаживаем; из окна в окно передается пакет. Мы поворачиваем направо, туда, где поблескивает серебристая гладь озера, а грузовичок через пару километров уйдет налево. Днем в Центр поступит телеграмма о том, что поручение инстанции выполнено.
В начале 1990 года, когда стало очевидным, что финансирование зарубежных компартий утратило всякий государственный смысл, а риск компрометации разведки возрос, Первое Главное управление высказалось за прекращение подобных операций и самовольно, не дожидаясь ничьих указаний, приостановило их. Указаний так и не последовало.
По старой, уже никчемной привычке помечаю и вырезаю интересные статьи. Для этого у меня есть специально отточенный туарегский кинжал, который был куплен в лавке алжирского города Таманрассета, в сердце пустыни Сахары. Кожаные ножны и рукоятка отдают легким запахом плохо дубленной овчины, форма обоюдоострого, жалящего клинка совершенна. Он, как и его владелец, занят самым мирным и бессмысленным трудом. Вырезки накапливаются, ворохом сухих листьев застилают подоконник, пылятся, покрываются новыми слоями газетной бумаги и, завершив свой земной путь, отправляются в мусоропровод, чтобы расчистить место новым завалам. «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, – и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «Смотри, вот это новое», но это уже было в веках, бывших прежде нас». Занятные мысли вызывает чтение газет. Как так – нет ничего нового? Каждая фраза, почти каждая, неповторима. А что касается смысла, то Екклесиаст-проповедник, пожалуй, прав: борьба за власть, корыстное лицемерие и обманутая невинность, хищники и жертвы, торжествующая ложь, бессильное праведное негодование и высокомерная усмешка сильного – все это было. Даже «новое мышление», если припомнить, провозглашалось бесчисленно много раз.
Тем не менее, режу податливую бумагу, помечаю вырезки. В первую очередь все, что касается моей бывшей профессии, – удивительно много пишут о разведках, видимо, эта тема никогда не перестанет интересовать публику; затем ислам – о нем наговорено не меньше ерунды, чем о коммунизме, но если о коммунизме мы кое-что узнавали из первоисточников, то ислам известен только по толкованиям его оппонентов. Есть шанс, что впервые для русского читателя он может открыться не как зловещий призрак, а как образ жизни сотен миллионов добрых людей. Правда, едва ли это допустят американцы. Конечно, вырезаю яркие, проникновенные материалы о современной России – они звучат отголоском того, что писали Шульгин, Деникин, Покровский, Франк, а до них – спокойнее и глубже – Ключевский, злее и саркастичнее – Михаил Евграфович Салтыков. Неужели так: «Что было, то и будет». Хоть когда-то вырвемся мы из заколдованного злого кольца?
Пообедав, прочитав и изрезав газеты, напившись крепчайшего чаю, следовало бы на полчаса прилечь – пенсионер может позволить себе эту невинную роскошь бедного азиата. Сегодня, к сожалению, не позволяют дела.
Мне и раньше казалось, что повороты судьбы непредсказуемы. За последний год я перестал вообще чему-либо удивляться и окончательно уверовал, что пути Господни или причуды судьбы неисповедимы. «Принимаю тебя, неудача, и удача – тебе мой привет…»
В три часа я должен встретиться с бывшим сотрудником ЦРУ Норманом Гербертом. Он в отставке, занимается тем же бизнесом, что и я, в Москву прибыл по делам, узнал мой телефон от знакомого и позвонил с просьбой о встрече. Имя Герберт что-то очень смутно напоминает. Кажется, я слышал его давным-давно.
Времени в обрез, еду от дома на черной, арендованной фирмой «Волге». Вроде бы все, как раньше, – черная машина, вежливый водитель, ондатровая шапка на голове бывшего начальника разведки, а в глубине души ощущение пустоты и эфемерности этих житейских мелочей.
Меня ждут Герберт и его компаньон Майндер, они ухитрились прийти на десять минут раньше времени.
Конечно же, память не подвела. Герберт работал в Индии в мое время, мы знали, что он сотрудник ЦРУ. Американец напоминает, что стараниями нашей резидентуры он был расписан в индийских газетах как американский супершпион, что, думает он, было совсем не по заслугам. Улыбка у него мягкая и добрая, тон слегка ностальгический. Возможно, это профессиональное: разведчик должен уметь моментально менять окраску, приспосабливаться к обстановке. Скорее же всего, такой он и есть в действительности – добрый и мягкий человек, занимавшийся жестоким делом. Мало ли нас таких?