Последний бой
Шрифт:
— Ну, еще б! — хохотнул кто-то из бойцов.
— Поклеп и инсинуации! — тут же огрызнулся Рубенчик. — А будете перебивать, ничего рассказывать не буду, — на выкрикнувшего реплику бойца зашипели. Дождавшись, пока гул уляжется, Яша обвел посерьезневшим взглядом собравшихся вокруг бойцов. — Да и нечего больше рассказывать. Дотащили меня да эвакопункта и на вертушке в госпиталь отправили. Это потом я узнал, что Светлана меня тащила, самого товарища Сталина дочь.
— Даа, — протянул кто-то из бойцов, — Вот же человек! Один сын погиб, второй воюет, а он еще и дочь на фронт отправил. Мог же в тылу оставить, она ж девчонка совсем. Видел я ее.
— Не мог! На то он и товарищ Сталин, — появился из-за спин бойцов ротный Васнецов, — Давайте по местам.
— Пожалуют, встретим, товарищ старший лейтенант, — степенно прогудел Лукогорский, поднимаясь, а Яшка согласно кивнул. Люди с потемневшими лицами стали расходиться по своим местам.
— Саша, — ротный подошел к сержанту, дождавшись, когда народ разойдется, — За новичками приглядите. Ребята хорошие, но не обстрелянные совсем. Чтоб со страху голову не потеряли.
— Сделаем, товарищ старший лейтенант, — кивнул Лукогорский, — мы с ребятами уже разобрали молодых, присмотрим.
— Я к себе, — кивнул ротный и побежал к командирскому блиндажу, кое-как сооруженному за тот небольшой промежуток времени, что им дали немцы. А Лука, тяжело вздохнув, прыгнул в ледяную жижу окопа. Вдалеке уже слышался шум мотоциклетных моторов. Вот и к ним немцы пожаловали. Пока только разведка. Но это ненадолго. Они здесь фрицам, как чирей на заднице. Так что ковырять их будут от всей души. Ну да ничего. Не впервой.
— А так воевать можно, — заметил старшина Колыванов, с упоением выскребая из банки остатки тушенки, — И даже нужно, — он облизнул ложку, с разочарованием и обидой заглянул в пустую банку и выкинул ее в кусты, и так чистейшая ложка еще раз была тщательно облизана, завернута в тряпицу и засунута за голенище начищенного до зеркального блеска сапога. — Товарищ гвардии майор, — обратился он к слушающему краем уха эфир Самохину, — Ну как там наш конвой, молчит? — конвоем Колыванов называл бойцов осназа НКВД приданных их танковой группе для разведки, в случае необходимости обеспечения безопасного отхода секретной техники, прикрытия ее от пехоты и авиации противника. Честно сказать, молчаливых парней в камуфляжах с зелеными пограничными петлицами скорее можно было назвать ангелами-хранителями, но после того, как в сорок первом геройского танкиста после выхода из окружения неделю мыторили на фильтрационном пункте у Колыванова к НКВДшникам отношение было предвзятое. И плевать, что разобрались и вернули тогда еще сержанта в часть, как раз в экипаж к Самохину. Обида все равно осталась.
— Договоришься ты когда-нибудь, Вася, — строго заметил Самохин, — Отбуцкают тебя парни и правильно сделают. Я заступаться не буду.
— Не, — потянулся старшина, — Не отбуцкают. Им меня беречь положено.
— Ну-ну, — хмыкнул майор, — Кудайбергенов, где чай обещанный?!
— Здеся, товарищ гвардии майор, — откуда-то из-за деревьев с парящей алюминиевой кружкой вынырнул маленький лопоухий и несуразно кривоногий казах с улыбкой на добром скуластом лице. При всей своей нескладности наводчиком он был отличным, благодаря чему и попал в отряд к Самохину. Ну и к происхождению не подкопаешься. Правда был у Айдара какой-то пиетет, даже, наверное, подобострастие, перед начальством, но тут скорее виной воспитание, что к старшим по возрасту или положению людям надо относиться с достаточным уважением.
— А мне чай?! — тут же возбудился Колыванов. Все-так в сыром весеннем лесу несмотря на ясную, солнечную погоду было прохладновато.
— Сам возьмешь, — стрельнул в старшину раскосыми глазами Айдар, — Тама кипяток я сделал. Заварка тоже тама, у товарища старшего лейтенанта спросишь.
— Не уважаешь ты начальство, Кудайбергенов, — недовольно буркнул старшина, спрыгивая с танка.
— Ты, Вася, не начальство, ты ездун, механика-водителя, — белозубо усмехнулся Айдар, специально коверкая язык под недалекого чабана. Так-то выросший в Караганде в семье шахтера и закончивший русскую школу, по-русски он говорил
Только вот спокойно попить чаю танкистам не удалось, в рации отчетливо послышался голос радиста группы разведчиков, наблюдающих за шоссе километрах в пяти дальше в сторону Рудни:
— Берлога, здесь Беркут.
— Здесь Берлога, — с некоторым волнением отозвался Самохин.
— Идут. Тридцать две коробочки. Семь средних, двадцать пять легких. Около роты пехоты на броне. Серьезные. Не тыловики.
— Понял тебя, Брекут. Уходите оттуда.
— Есть.
— По машинам, — скомандовал майор, натягивая шлем.
Ну, вот и пришло их время. Наконец-то, пожалуй, впервые с начала войны на его стороне подавляющее преимущество в броне, огневой мощи, дальности поражения и скорости. Вот только скорость ему сегодня вряд ли понадобиться, у него приказ действовать скрытно, с умом, из засады. Что ж, это он умеет. Машины еще с ночи расставлены и замаскированы, позиции основные и запасные подготовлены, пути отхода изучены, экипажи свои маневры и задачи знают. Да и что для его двух Т-72 и пяти БМП-3 две роты немецких танков, тем более большая часть из них легкие. А вот здесь гвардии майор Самохин ошибался, эти 32 танка все, что осталось от 138-го отдельного танкового батальона после боев под Ржевом. Они вообще, отводились с фронта в тыл на пополнение и переформирование, после чего должны были влиться в состав 19-ой танковой дивизии группы армий «Юг». Но в Орше их нагнал приказ разгрузиться и уничтожить воздушный десант русских, высадившийся в тылу Смоленской группировки.
Костя с нетерпением ждал появления немецкой колонны. И вот они вынырнули из-за пригорка и медленно поползли по шоссе в сторону Смоленска. Пять «четверок» в голове колонны, потом пошли легкие «двойки» и чешские LT-38, замыкали колонну еще две «четверки». Броня танков была густо усыпана пехотой. Девятикратное увеличение позволяло отлично разглядеть настороженные, густо покрытые пылью лица немецких солдат. Да, не та нынче немчура пошла. Нет той веселой, бесшабашной удали с какой они катили в сорок первом по степям Украины. Самохин в предвкушении закусил губу. Их цель головной, замыкающего будет бить гвардии старший лейтенант Лебедев. Немцы медленно вытягивались на шоссе перед засадой. Еще немного, еще чуть, вот передняя машина, с сидящим свесив ноги в люк башни танкистом, пересекла мысленно прочерченную Костей для начала атаки границу.
— Огонь, — он даже не скомандовал, а обыденно произнес, будто попросил у своих танкистов что-то незначительное и для немцев разверзнулся ад. 125-миллиметровый выстрел не оставил вражеским танкистам ни шанса. Головной танк подбросило и развернуло поперек дороги, перекрывая путь следующим позади него машинам. У замыкающего от попадания снаряда сорвало и откинуло метров на десять от дороги тяжелую башню.
— Ай, шешен! — радостно заругался на казахском Кудайбергенов.
Немецкие танкисты не растерялись, пытаясь разойтись в стороны, башни их машин хищно заворочались в поисках цели. Пехота посыпала с брони на землю и залегла в кюветы вдоль дороги. Но сегодня ни выучка, ни опыт не могли помочь немцам выжить, слишком неравными были силы. В бой вступили БМП, добивая легкие танки своими 100-миллиметровыми пушками, дробно загавкали 30-миллимитровые скорострелки, на раз вскрывающие хлипкую броню чехов и двоек. Буквально несколько минут боя, а шоссе уже густо чадит черными дымными столбами. 138-ой отдельный танковый батальон Вермахта перестал существовать. Танкисты густо прошлись по обочинам шоссе, уничтожая пехоту. Лишь смолкли разрывы, к горящей колонне рванули бойцы НКВД, добивать уцелевших, пока те не очухались и не начали сдаваться в плен. Оставлять в живых опытных матерых ветеранов никто не собирался. И не дрогнула рука у тех, кто принял свой первый бой в июне сорок первого на границе, месяцами пробирался из окружения к своим, прошел позор фильтров и боль госпиталей и вернулся в строй. Не было в сердцах этих людей ни жалости, ни сострадания.