Последний бросок на запад
Шрифт:
Действия перекрасившегося коммуниста Милошевича были оправданны. Межобщинный конфликт на Балканах грозил перейти в Третью Мировую войну. И предпосылки к этому были более чем серьезными: хорватам помогал Запад, мусульманам — богатейшие страны Азии — Иран, Ирак, Саудовская Аравия. Сербской Боснии оставалось рассчитывать лишь на помощь России.
Но Чечня показала военную слабость русских. И сразу стало понятно, кто выйдет победителем в Боснии, а кто будет вынужден уступить.
На экранах телевизоров всей Европы чуть не ежедневно появлялся Милошевич, который постоянно вел с кем-нибудь переговоры, хитрил, комбинировал. Пока что в открытую никто из боснийских сербов не высказывал никаких претензий к Белграду, но непоследовательная политика Слободана Милошевича у многих вызывала опасения, что их бросят в беде.
При Тито нынешний президент Югославии успешно делал партийную карьеру, потом, придя к власти, железной рукой пытался удержать разбегавшиеся республики. Когда это не получилось и началась Боснийская война, он, поддерживая сербов, долго и упорно добивался расположения и признания Запада, но так ничего и не получив, обратился к России. Но видя, что без западной помощи ему не обойтись, снова поменял свою политику. В конце концов многим стало ясно, что хитрый лис Милошевич собирается выйти сухим из воды и даже согласен обвинить в развязывании конфликта одного Караджича. Это было для тех, кто сейчас отступал в боснийских горах, для Емельянова и остальных ударом в спину, предательством. Пора было хоть как-нибудь заключать мир, заканчивать эту бессмысленную войну.
Ивица, скрупулезно следившего за развитием событий, да и не только его привело в немалое замешательство заявление генерала Младича о том, что в скором времени он захватит столицу Боснии Сараево, чем положит конец войне. То есть, конечно, как патриот он был согласен с таким заявлением, но как разумный человек…
Тут со всех сторон поступают сведения об отступлениях — и вдруг такое заявление. Хотя им там, наверху, наверное, виднее…
— Фу-у… Еле живыми выбрались, — Чернышев шумно ввалился в комнату.
Уже несколько дней он редко виделся с Емельяновым. Одна боевая операция следовала за другой, а получивший новое ранение Дмитрий оставался в расположении отряда вечным дневальным.
Задания были прежними — преимущественно разведрейды, мелкие стычки с наступающим противником. Бывали и контрнаступления, но редко.
В одном из них Емельянов и получил осколочное ранение в голову и пулю в бедро. В полевом госпитале его подлатали. Он получил денежную компенсацию и вернулся в свой отряд, который уже четырежды менял свою базу.
В боснийских горах уже заканчивалась весна. В брошенных садах давно отцвели фруктовые деревья. Но настроение от этого не улучшалось. Когда отступаешь — не до природных красот.
— Все в порядке? — сонно поинтересовался Емельянов, даже не подняв головы.
Врач пока запрещал ему снимать повязки и уж тем более идти в бой. Да он и не рвался особенно — это только поначалу безделье мучало, а потом ничего, привык.
Вадим усмехнулся.
— В порядке. Если не считать, что вчера вечером нас из лагеря ушло больше двадцати человек, а вернулось четырнадцать. А так все в порядке! — Чернышева била нервная дрожь, и его голос чуть ли не срывался на крик.
— Не ори, — спокойно сказал Емельянов. — Ты же живой.
— Пока живой, — невесело уточнил Вадим.
Он нарочито медленно, успокаивая расшатанные нервы, разделся и забрался под одеяло. Всю дорогу только и мечтал о сне, а тут вдруг выяснилось — ни в одном глазу.
— Ты про самолет ничего не слышал? — спросил он у Емельянова.
— Про какой самолет?
— Да про тот самый. Несколько дней назад какой-то придурок-американец летал над сербами. Скорее всего — разведчик. Но сербы не стали долго выяснять, кто он такой и что делает в небе, а просто грохнули по самолету ракетой. Летчик катапультировался и, кажется, остался цел, а американцы это усекли.
Дима безразлично махнул рукой.
— Ну и что? Нехрен летать где попало…
— Они потребовали, — продолжил Чернышев, — найти летчика и вернуть обратно. Причем потребовали совсем не дипломатично.
— А тебе какое до этого дело? Тебе же деньги за это и платят, чтобы ты лишние самолеты сбивал да хорватов отстреливал.
— Дела-то нет, но только американцы шутить не любят. Я по радио слышал, что вот-вот на территорию Боснии будут введены так называемые силы быстрого развертывания.
— А это что еще такое? — Емельянов сел на кровати.
Видимо, бывший рижский омоновец не очень хорошо разбирался в политике и в западных армиях. Ответ был предельно краток:
— Это что-то связанное с НАТО.
— Значит, будут за хорватов.
— Ну, может, и не совсем так, но где-то рядом. Во всяком случае, летчика этого совсем некстати сбили.
— Для кого некстати?
Ответ Вадима был несколько загадочен:
— Для всех нас.
— Дался тебе этот летчик, — Дима опять плюхнулся на кровать. — Лучше ложись и поспи по-человечески — завтра небось опять в бой погонят. А насчет летчика можешь не волноваться. Я знаю, что такие акции не проводятся без разрешения Совета Безопасности ООН, а им сейчас ни к чему обострять с нами отношения.
— А ты откуда знаешь?
— Газеты читать надо, — так же загадочно заявил Дима.
Чернышев последовал совету Димы и, закрывшись одеялом с головой, заснул.
Весь следующий день Дима буквально маялся от безделья — раны уже более или менее зажили и самочувствие было нормальным. Но больших нагрузок он пока вынести не мог, а накопившуюся энергию надо было куда-то выплеснуть.
Он то брался чистить автомат, то рубил дрова, то помогал на кухне. Но все равно неучастие в боевых действиях, в риске он считал бездельем. Это притупляло чувство опасности, и этого Дима боялся больше всего…
Во второй половине дня на скамеечке возле дома, где они базировались, Диме удалось побеседовать с их командиром Стойковичем.
— Ивица, — обратился к нему Дима, — тут только и разговоров о каком-то американском самолете, который якобы упал на нашей территории.
Ивица нахмурился.
— Ну да…
— Что с ним?
— Ничего.
— То есть?
— Упал и все. Вообще-то это теперь не наше дело. По этому вопросу разбираются сейчас там, наверху, — сербский офицер многозначительно поднял указательный палец вверх, в весеннее голубое небо, давая таким образом понять, что тут, возможно, затронуты политические интересы. — Но, как я слышал, они пришли к такому же выводу, что и мы, — послать этот аэроплан в задницу и забыть. Один-единственный самолет — не повод для скандала.