Последний бросок на запад
Шрифт:
— Позавчера.
— А как его зовут? — Емельянов начал догадываться, каким образом он здесь очутился.
— Не знаю… Такой высокий, черноволосый… Лет тридцать ему, не больше.
«Черт, неужели это Вадим?! — пронеслось в голове Емельянова. — Неужели это он ударил меня по голове и сдал хорватам?! Друг называется… Ну, доберусь я до него…
Что же это может быть? Неужели он давно на них работает? То-то он меня так уговаривал. Неужели чтобы сдать капитану Новаку?»
— С тобой все в порядке? — забеспокоился старик, увидев, как Емельянов побледнел.
— Да просто затошнило что-то, — отмахнулся тот.
Он посмотрел на своих новых соседей.
Дарко было уже под семьдесят — возраст неподходящий для воина. А Петко, наоборот, был слишком юн…
— А вы как тут очутились? Неужели тоже попали в плен? — спросил Емельянов.
— Да нет, мы беженцы из-под Сараево, из сербских районов. Младич отступил. Надо было удирать. Сколько народу погибло — вспомнить страшно. Собирались на север бежать, да не получилось — дорогу разбомбили. Пошли на восток — еще хуже. Сначала караван обстреляли, потом хорваты остановили. Кого убили, кого отпустили. Некоторых сюда привезли. Нас сюда в камеру сперва двадцать восемь человек набили. Двое померли от духоты. Потом стали отпускать или еще куда-то повезли. Что им надо? Мы вот с Петко третьи сутки тут торчим. Господи, когда же это кончится?!
Старик стал задыхаться, и воцарилось молчание, которое прервал звук отпираемой двери.
— Забирай свою жратву, падаль! — толкая вперед себя тележку со стоящими на ней двумя маленькими кастрюлями, сказал бородатый мужик, одетый в военный камуфляж.
Заметив Емельянова, вошедший хорват обрадованно вскрикнул:
— А… очнулся, стервятник! Вот и хорошо. С тобой давно капитан хочет побеседовать!
И тряся головой от смеха, причины которого были непонятны, стал разливать половником какую-то жидкую массу коричневого цвета по мискам, после чего удалился, заперев за собой дверь на ключ.
Дарко сказал Емельянову:
— Поешь, русский. А то ты столько дней без еды… — и протянул ему миску с кружкой.
Емельянов взял предложенную пищу. Запах протухшего мяса и кислой каши резко ударил в ноздри.
— Ну и гадость!
— Ничего, привыкнешь. Лучшего здесь не найти…
Как ни был плох завтрак, молодой и крепкий организм наемника взял свое. Съев все и запив слегка подкрашенной водичкой, которую Петко обозвал «парашный кофе», Дима блаженно растянулся на койке.
— Ну вот и молодец! — похвалил его Дарко. — Видимо, здоровья у тебя хватает; у большинства людей после такой травмы рвота от одного вида еды… А у тебя ничего, даже румянец на щеках появился.
Емельянов довольно улыбнулся.
— Что поделаешь — каков есть…
— Оно и видно… — Петко завистливо осмотрел его мощную фигуру. — Вы что — спортсмен? Чем занимались, если не секрет?
— Самбо, потом таэквандо.
— Ого! — присвистнул юноша.
Дарко сокрушенно покачал головой.
— Ты — наемник?
— Да, воевал у Младича.
— Где?
— В разных местах — тут неподалеку.
— И много русских у нас здесь воюют? — спросил старик.
— Достаточно. Здесь, на востоке Боснии, не меньше сотни.
— Да… Вон оно как бывает — правительство ваше бросило нас на произвол судьбы, с американцами заигрывает, а братья православные на помощь пришли, минуя политиков… Эх, сколько живу, столько убеждаюсь: этим толстозадым начальникам на простой народ наплевать.
Дима вздохнул.
— Что поделать!..
Он прошелся по камере, потом сел.
— Да, так получается… — пробормотал Емельянов, поудобнее устраиваясь на матрасе.
Что еще делать в тюрьме, как не спать. К тому же ушибленная голова гудела, как колокол.
Сон ему был просто необходим. Сон и покой — лучшие лекарства, которые были доступны в этих обстоятельствах. Кроме того, во сне можно было забыться; во сне могло явиться, что он находится не в грязной каталажке, а в шикарной тачке с откидным верхом, рядом сидит красивая девушка по имени Злата, которая смотрит на него влюбленным взглядом. Вот она положила голову ему на плечо… Они останавливаются и идут в лучший ресторан. Около них суетятся официанты, заискивающе заглядывая в глаза. Он достает из кармана своего белоснежного костюма портмоне и небрежным жестом кидает на поднос со счетом пятидесятидолларовую бумажку. Официант кланяется…
Дима в полудреме улыбнулся. Теперь же его будущее неизвестно и туманно. Что его ждет — одному только Богу известно. И с чего это ему такая чушь пригрезилась? Но может быть, и на этот раз все образуется, все разрешится? Может быть, ему еще стоит на что-то надеяться?
Раздался пронзительный дверной скрип, и металлический голос скомандовал:
— Емельянов! Встать! Руки за спину! Пошел вперед!..
Пленник, не желая навлекать на себя неприятности, послушно поднялся со своего места, потер лицо руками и, подмигнув Дарко и его молодому спутнику, направился следом за охранником.
Вадим Чернышев с гордостью посмотрел на себя в высокое зеркало. Новая форма сержанта хорватской армии была ему к лицу. Плевать на то, что он предатель, зато это хорошо оплачивается. А выполненное задание — пленение главного русского рейнджера, знаменитого уже у хорватов Емельянова, автоматически привело к повышению в звании и премиальным.
Какое может быть сравнение с прежним. Платят ему теперь не жалкие гроши, а целую тысячу дойчмарок в месяц плюс полное содержание, плюс медицинская страховка!
То, что по всем законам он дезертир и предатель, его мало волновало.
В конце концов чем эти сербы отличаются от хорватов? Язык один и тот же, выглядят одинаково гадко… Те же славяне.
Религией? Да черт с ней! Поют те же самые псалмы, — только одни на мертвом и непонятном латинском, другие на еще более мертвом и не более понятном старославянском. Да и вообще, что это за язык такой — «старославянский»? Да нет такого языка! Русский — понятно. Украинский — понятно, есть такой. Польский, сербскохорватский, болгарский — это тоже реальные языки! А старославянский — кому он нужен?