Последний бросок на запад
Шрифт:
— И что?
Хорват вопрошающе посмотрел на Чернышева.
— Неужели тебе непонятно? Ну как, нравится мой план?
Вадим задумался.
Получить, как говорили на его исторической родине, «на халяву» немереное количество чистого медицинского спирта — дело, конечно, хорошее, но совершить налет на груз гуманитарной помощи? Такая мысль не укладывалась в голове даже бывшего омоновца.
«А может быть, меня просто проверяют?» — подумал он и с подозрением посмотрел на Чебо. Тот безуспешно пытался выжать из бутылки еще хоть каплю напитка.
— План хороший, нечего сказать, — осторожно начал Емельянов. — Только ты представь себе, какие будут последствия…
— А какие могут быть последствия? Ну, выпьем… Остальное спрячем и потом выпьем.
— Ты сказал, что груз сопровождает конвой из десяти — пятнадцати человек?
Чебо кивнул.
— Да. Не больше. Мы с ними быстро справимся. Раз, два — и готово!
— Что ты имеешь в виду, говоря «раз, два — и готово»? — спросил Вадим с невинным видом, на самом деле отлично понимая, что подразумевает хорват. Но осторожность не повредит.
— Как что? — Чебо с сокрушенным видом поставил на стол пустую бутылку. — Отправим их туда, откуда еще никто не возвращался… А тебе что, жалко их будет? — хорват удивленно посмотрел на рижанина. — А мне говорили, что ты крутой парень…
— Дело не в жалости! Ты представь, какой будет резонанс, когда об этом узнают в ООН! Да сербы, которые не получат для своих гуманитарной помощи, такой скандал устроят! Не говоря уже о командовании «голубых касок»… Те вообще всех нас с землей сравняют!
— Ну, — недовольно скривился Чебо, — во-первых, мы поделимся со своим начальством. Кто же от водки откажется? Во-вторых, «голубые каски» — они разве что-нибудь могут? Думаешь, будут искать, расследовать? Они нос боятся высунуть из своих гарнизонов. В-третьих, — он загнул очередной палец, — начальство замнет это дело, подмажет французов. Кому охота портить отношения? В-четвертых, напьются все четыреста человек — вся часть. Хрен там виноватых найдешь. В-пятых, все, как обычно, можно свалить на сербских разбойников. Мало ли их тут по горам шляется? — Чебо аж привстал, вдохновленный своей речью, и вытер пот со лба. Потом осмотрел свой кулак, на котором все пальцы были загнуты — не осталось ли какого еще незагнутого, — и с гордостью протянул этот аргумент Чернышеву. — Ну что, согласен?
Вадим скривился.
— Все равно надо подумать…
— Да что там думать? Ты представь себе: пять фур чистого спирта. Это не говоря о том, что там еще будет. А если ты против, то я, пожалуй, пойду, желающие наверняка найдутся…
Чернышев боролся с собой. Нет, Чебо наверняка не послан его проверять… Тогда что же его так настораживает?
Что ему грозит за грабеж? Поставят к стенке? Посадят в каталажку?
Но не всю же часть; тем более, что теперь, ввиду предстоящего наступления, каждый человек, способный носить автомат, на счету!
Инициаторов? А кто узнает, кто инициатор? Очень мало шансов, что свалят на него.
— Слушай, — спросил Чернышев. — А сколько спирта находится в одной фуре?
Чебо лукаво улыбнулся.
— Много, очень много…
— Это сколько?
— Всему городу Милевина за раз столько не выпить. Сам увидишь.
Спирта в фуре было действительно много. Так много, что сорок человек, принимавших участие в нападении, не в состоянии были унести с собой и третью часть…
С радостными криками от привалившего богатства хорваты бегали взад-вперед, разгружая машину.
Кто-то раздавил упавшую на землю пластмассовую бутылку, но не обратил на это внимания — спирта действительно было много — даже больше, чем ожидал Чебо.
Отовсюду слышались взволнованные реплики усташей:
— Спирт, чистый спирт!..
— Шмотки, шмотки тоже берите…
— Сахар…
— К черту сахар! Ты посмотри на эти бутылки… Чем не сахар?
— Да не дави ты их…
— В сторону, в сторону ставьте…
— Вторым заходом заберем…
Чернышев, подоспевший одним из последних, сначала также поддался охватившему всех возбуждению, но вовремя сообразив, что все равно спирта хватит на всех, начал заниматься тем, что во все времена считалось самым подлым занятием, — чистить карманы убитых французов…
Французы, сопровождавшие колонну, видимо, получали неплохую зарплату: через несколько минут его карманы были битком набиты незнакомыми денежными знаками, которые Чернышев небезосновательно посчитал за франки, обручальными кольцами, золотыми цепочками.
Вадим лихорадочно перебирал багаж, найденный в кабине одного из грузовых «вольво»: чемоданы, пакеты, рюкзаки… Открывал и, заглянув внутрь, вываливал содержимое на пол.
В основном попадались шмотки: джинсы, свитера, обувь… В одном пакете он обнаружил отличную электробритву.
Французы, как люди, склонные к сентиментальности, возили с собой фотографии близких — матерей, жен, детей. Теперь Чернышев топтал своими ботинками на рифленой подошве этот хлам, рассыпанный по кабине.
Именно там он и нашел ту самую сумку, а в ней — пачки, перевязанные бумажной лентой. Он вскрыл одну — стодолларовые, вскрыл другую — тоже. А там этих пачек… От одного вида такого богатства бывшему омоновцу стало жарко; рубашка прилипла к мокрому от пота телу.
Подняв с пола какую-то тряпку, Вадим быстро накрыл ею деньги. Застегнул молнию.
Валить надо отсюда…
Закинув сумку на плечо, подхватив под мышку другую, где лежала всякая мелочь, он выпрыгнул из кабины и побежал в сторону части…
Да, нерадостные воспоминания — если бы не этот Чебо, если бы не этот конвой, то все, возможно, сложилось бы совершенно иначе.
Но — с другой стороны! — если бы не Чебо и не колонна с гуманитарной помощью, Чернышев вряд ли бы стал обладателем такого богатства.
Вадим перевернулся с одного бока на другой. Закурил новую сигарету.