Последний час надежды
Шрифт:
Брюс, общежитие, 14 ноября 2009 года, 9:00
Предметы, которые мне давались почти без усилий — все экономические, а также основы точных наук — становились крепким орешком. Я ощущал это так же, как потерю координации там, в спорткомплексе. Стоило прийти в читальный зал и сесть заниматься — всё, начиналось мельтешение и круговерть в голове.
«Лекарство» от подобного отыскалось не сразу. Им оказался всё тот же платок.
Дома я постоянно держал его в кармане. Не знаю уже, зачем. Пару раз хотел выбросить и поставить точку на всём этом, но каждый раз, едва только подходил к мусоропроводу, урне или чему-то такому, начинала кружиться голова. Брался а платок — и всё проходило.
Я вспомнил историю про шагреневую кожу. И задумался, отчего всё происходит так, как происходит. Я могу поверить, что человек может подговорить кого-то напасть на меня и избить. Могу поверить, что может восстановить против меня всех остальных. Но как человек может устраивать потерю координации и рассеянность внимания, причём не везде, а когда это неприятнее всего?
«Брюс», я услышал свой собственный голос и очнулся от полузабытья. Вот не хватало только самому с собой говорить! Ты держишь платок в руке, продолжал внутренний голос, у тебя странные провалы в памяти и ты помнишь то, что быть не могло. Откуда после всего этого желание найти рациональное объяснение? Вот тебе объяснение: ты спятил.
И я решился пойти к психиатру.
— Нарушения сна, ложная память, — пробормотал психиатр. — Нет-нет, мсье Деверо, я не думаю, что вам стоит считать себя сумасшедшим. Вы перенесли тяжёлую травму, у вас неприятности личного характера, вам стало труднее учиться, — вам просто нужен хороший отдых, чаще гуляйте на свежем воздухе и не перенапрягайтесь. Я выпишу вам сейчас лекарства — пейте на ночь, вам больше всего необходим хороший сон. И вот ещё что. Если с вами будет происходить что-то, что вы сочтёте тревожным, просьба записать это — ваши ощущения — и сразу же приходить ко мне. Вот, — он протянул карточку. — Звоните, если что-то случится.
— Спасибо, доктор, — он энергично пожал мне руку.
— Брюс? — Жан встретил меня у выхода. — Что ты там забыл?
— Мозги, — проворчал я. Мне хотелось сказать что-то грубое, но в присутствии Жана не получалось всерьёз сердиться. — Психиатр выписал мне новые.
— Без мозгов у нас никуда, — согласился Жан. — Я хотел тебе передать. Парни ждут тебя — ну, вся компания — наша сборная. Ты как в воду опущенный. Тебе нельзя сидеть одному старик, не то будешь новые мозги выписывать каждый день.
— Спасибо за заботу, — злость поднималась из глубины. Я помнил, с каким лицом Жан смотрел, когда мы с Софией пытались поговорить, и, что хуже, я видел лицо самой Софии — с виноватым выражением.
— Не кисни, — Жан перестал иронически улыбаться. — Я же серьёзно. У нас там такие планы…
— Что, обыграть сборную Англии?
— Бери выше, старик. Завоевать весь мир! Всех обыграть!
— Удачи, — пожал я плечами.
— Слушай, мы выиграли последний матч только благодаря тебе! А такое не забывают, — он протянул руку. — Заходи.
Наверное, мне стоило зайти тогда. В тот же вечер. Но я не зашёл.
И все обо мне забыли. Кроме Софии и, как оказалось потом, Ники.
Брюс, общежитие, 6 апреля 2010 года, 9:00
— Брюс, — Поль редко заговаривал со мной. Похоже, то, что я отказался тогда встречаться с бывшей сборной, задело его сильнее всего. — Доминик просила передать тебе приглашение. Через пять дней у неё день рождения, — он протянул мне карточку. — Она будет рада тебя видеть.
— Да? — я посмотрел ему в глаза.
— Не будь размазнёй, — он поморщился. — Что-то изменилось, но не враги же мы теперь. Я же знаю, ты смог преодолеть ту полосу. Передумал брать отпуск, с учёбой всё в порядке. Приходи!
— Хорошо, — я принял карточку. — Приду. Что ей подарить?
Он усмехнулся и хлопнул меня по плечу. Скоро я начну ненавидеть это проявление дружелюбия.
— У неё всё есть, Брюс. У неё есть больше, чем ты можешь представить. Просто приходи.
Да, он был прав. Я смог преодолеть «ту полосу». И средством являлся вначале платок.
Я обнаружил, что если держу его в руке, неважно в какой, то мысли становятся на место, а тело слушается, как и всегда. Вообще всё становится на редкость понятно и привычно. Я пытался поговорить с психиатром о платке, но — всякий раз я напрочь о нм забывал, когда входил в его кабинет.
Так и учился. Сидеть в общежитии было проще, хотя такая учёба не поощрялась. Студенты должны жить единой большой семьёй и общаться чаще. Поначалу я вызывал смешки, когда сидел в читальном зале, держа левую руку или в кармане или просто под столом. А что делать? Если платок кто-нибудь увидит, меня как минимум спросят, откуда я его взял. Все знают, что Ники вручила этот платок Полю. А тот наверняка хранит его в очень надёжном месте.
Меня уже не беспокоило, что приходится думать о вещах, которые не могли случиться одновременно. Наверное, в глубине души я всё-таки считал себя сумасшедшим.
Мне хотелось взять отпуск, уехать домой и забыть обо всём, что было. Но что потом? Моя матушка и не не скрывает, что готова суетиться вокруг меня остаток жизни, и снова уехать куда-то на учёбу будет очень трудно. И я разозлился в какой-то момент — не на неё, а на себя. И злость прекрасно помогла. Когда она особенно удавалась, я занимался безо всякого платка и безо всяких усилий.
Но это отнимало много сил. Нужно дотерпеть, окончить этот курс и подумать, не перевестись ли куда-нибудь ещё. Хотя я понимал, что не хочу переводиться, — из-за Софии и, главным образом из-за Ники.
Мне начали сниться сны. Я не могу назвать их иначе, пусть даже там всё было очень реально. Сны приходили каждую ночь, отнимали много сил, я часто просыпался разбитым.
Это были не те фантазии, скажем так, которые преследовали меня после нескольких первых дней знакомства. Я ощущал физическое притяжение, и она знала, и хорошо этим пользовалась. Но когда угар проходил и наступало утро, я понимал, что это, как повторял учитель биологии, «химия организма».