Последний час надежды
Шрифт:
Я долго колебался.
— Софи, я сейчас расскажу. Только…
Она кивнула.
— Никому не скажу, Брюс, честно!
И я рассказал про платок. И про то, как всё началось несколько дней назад, когда Ники увидела тот самый платок. Когда мы с Софией бежали по теням.
— Она могла просто забрать платок, и всё, — добавил я. — И ничего бы не было. Всё бы шло, как она хотела.
София прижала ладони к лицу.
— За что нам это, Брюс?
Я посмотрел вокруг и понял, что сидеть в офисе мне больше невмоготу. Наклонился и закрыл
— Я в порядке, — она медленно отняла ладони. — Господи, я не знаю, что мне делать. Она тебя любит, Брюс, правда.
Она посмотрела на меня и я вспомнил поезд.
— Брюс, я должна уйти. Я не знаю, насколько. Обещай мне…
Она замолчала, опустила взгляд.
— Да, Софи?
— Если я сама не вернусь, не ищи меня. Нет, — она стремительно подняла руку и прижала пальцы к моим губам. — Я не глупая, Брюс. Я знаю, ты её не бросишь, даже если она снова сделает что-нибудь ужасное. Я должна подумать, одна. Обещаешь?
Я кивнул.
— Скажи, — потребовала она.
— Я обещаю, Софи.
Она прижалась к моей груди, я обнял её за плечи. Осторожно, словно хрупкого мотылька. Она долго стояла так, а я боялся сказать хоть что-нибудь приятное.
— Вернись к ней, — София отступила на шаг, вытерла лицо платком, посмотрела на себя в зеркальце, скривилась. — Побудь с ней, Брюс. Ей плохо сейчас. Может, даже хуже, чем нам.
Она кивнула, и решительно зашагала к двери. Я стоял и смотрел, как она уходит. Слушал, пока эхо её шагов перестало доноситься.
Офис словно вымер. Так и должно быть, или кто-то из нас с Софией незаметно для себя «очистил» его?
За окном заворчало, стало заметно темнее. Снова гроза. Обратно я пойду пешком. Мне ужасно захотелось идти именно пешком.
Я шёл под дождём — куда там, под ливнем — и мне было всё нипочём.
Людей «смыло» с улиц. В парке, я видел, детишки веселились — дождь тёплый, можно помокнуть всласть. Молний почти не было: так, полыхнуло где-то на севере.
Я шёл и, иногда сам того не ощущая, «подправлял». То, о чём говорила Софи: я делал мелкие добрые дела. Несомненно, добрые — для тех, для кого делал. Пожилая мадам вышла из магазина, оступилась и выронила пакет с покупками, не дойдя до автомобиля. Я помог ей не оступиться, и добавил в пакет с покупками коробку конфет — я отчего-то знал, какие она любит. Знал — и почти сразу забыл. Подарок от фирмы.
Велосипедист должен был поскользнуться на мокром асфальте и сильно расшибить колено. Не расшиб.
Ну а угрюмый полицейский, дежуривший у банка через дорогу, получил звонок — ему повысили жалованье.
Я не очень задумывался об обратной стороне. Может быть, велосипедист мог вляпаться в неприятную историю, не разбей он колено. Я не видел ничего неприятного — но я видел не очень далеко. Кто знает, может, пожилой женщине было бы лучше побыть рассерженной, чего только не бывает! Я не знал. Для них всё это случилось так, что иначе и быть не могло. Интересно, страдает ли бог угрызениями совести? Хотя бы иногда?
Я поднял голову к небесам. Может, я и ждал ответа, но его не последовало. Может, Ники сумела бы меня переспорить. Может, доказала бы, что любое такое вторжение — благо, ведь обычные люди, «тени», давно привыкли, что то, что случается — не могло не случиться.
Но сейчас я один, и делал, что хотел. Я чувствовал, что людям становится лучше.
У входа в «Мажестик» меня встретил комиссар Лакруа.
Брюс, отель «Мажестик», 1 июля 2010 года, 18:25
— Вы промокли насквозь! — удивился он. Я нёс зонтик, но не открывал его. Небольшая поправка… и вот уже я сухой, а зонтик мокрый. — Странно, — комиссар потёр лоб. — Мне показалось, что вы промокли. Любите ходить под дождём, мсье Деверо?
— Обожаю. Когда мама не видит.
Мы посмеялись с ним вместе.
— Выпьем чашечку кофе? — предложил он. — Полиция угощает!
Отчего бы и нет? Ники в отеле, я знал. И никуда не денется, это я тоже знал.
— Плохие новости, комиссар? — он помалкивал, я решил начать первым.
— Нет, — он снял шляпу и положил на столик, рядом с чашками. — Всё спокойно. Я бы даже сказал, всё отлично. По наводке мадемуазель Доминик мы взяли много… опасных людей. Мне светит повышение. Можем выпить за это.
— Разве вы не на службе?
Он махнул рукой. Коньяк, понял я. Я ненавижу коньяк, но всегда угощают именно им. Я чуть было не собрался «подправить», но передумал. Может, комиссар действительно любит коньяк, зачем его огорчать?
— У меня предчувствие, — комиссар поднял рюмочку, посмотрел мне в глаза — чокаться мы не стали, просто приподняли рюмки. — Знаете, старое доброе полицейское предчувствие. Недоброе, — поправился он. — Всё идёт настолько удачно, что жди подвоха.
— Я могу вам чем-то помочь?
Комиссар рассмеялся, пригладил пышные усы.
— Знаете, Брюс, нечасто услышишь такой вопрос от миллионера. Нет, мне просто захотелось поговорить. Вы не похожи на тех богатеев, которых я повидал. Вы, простите прямоту, простой человек. А мне такие нравятся.
— Проще не бывает, — пожал я плечами. — Учился и рос, как все.
Комиссар кивнул.
— Я хотел попросить вас, мсье. Я помню, в вашем досье была запись — у вашего отца судимость, верно?
Мне удалось не изменить выражение лица.
Он кивнул.
— Спасибо. Я знаю, это неприятно. Так я поискал недавно эту запись и не нашёл. Попросите мадемуазель так больше не делать.
Я вспотел. Комиссар — тоже из «видящих»? Из таких, как мы с Софией?!
— Нет, не беспокойтесь, — комиссар подозвал официанта, нам повторили коньяк. — Я знаю, что это она. У неё столько связей, что мне и не снилось. Но у вас досье и так чистое. Мало ли что бывает, мы же цивилизованные люди.
— Я передам ей, — пообещал я.