Последний долг

Винтерс Пэппер

Подыгрывая, пока что, я двинулась к столу.

– Что ты собираешься делать?

Она не ответила, прошаркала к стулу, подтащила его поближе к скамейке и уселась на мягкое сиденье.

– Что ты думаешь, глупая девчонка? Ты несешь наши деньги. Я хочу эти бриллианты. Твоя рука в настоящее время стоит больше, чем вся история твоей семьи.

– Я в это не верю. Моя семья заработала свое богатство благодаря мастерству и тяжелому труду. Ткачество и шитье для герцогов и герцогинь. Мы не опускались до контрабанды камней и

не называли это тяжелой работой.

Она выплюнула.

– Скоро твой язык больше не будет на месте.

– Почему? Ты планируешь отрезать его вместе с моей головой?

Она холодно улыбнулась.

– Такая вспыльчивая.

Я ухмыльнулась в ответ.

– Я училась у лучших.

Я бы никогда больше не поклонилась ей. Никогда.

Бонни фыркнула, возясь с насадкой для маленького электроинструмента.

– Встань здесь.

Оглянувшись через плечо, я подсчитала, сколько времени у меня будет, прежде чем брату удастся остановить меня. Если бы я перерезала ей горло ножницами, хватило бы мне секунд или нет?

Размышляя над проблемой убийства, я двинулась туда, куда она указала.

– Не двигайся.

Я не двигалась, слишком поглощенная своими собственными идеями, чтобы заботиться о ее.

Бонни схватила Дремель дрожащими, страдающими артритом руками и включила машину на батарейках. Громкое жужжание наполнило комнату, когда она приказала мне снять повязку и положить гипс на стол.

Боль в сломанной кости немного утихла, или, может быть, моему телу надоело сообщать мне, что ему больно. В любом случае, я сделала, как она просила. Пока повинуюсь - просто жду своего часа.

Как мне это сделать?

Разрезать ножницами ее яремную вену?

Раскалённую кочергу в ее сердце?

Мои пальцы сжимают ее горло, душат, душат?

Я вздрогнула, когда острые зубы Дремеля прогрызли гипс, снимая жар и зуд. Бонни не потребовалось много времени, чтобы разрезать его от запястья до локтя. Ее руки дрожали, пытаясь разжать его - ее возраст не давал достаточно сил, чтобы сломать форму.

– Открой его, - приказала она, уставая. Ее лоб покрылся капельками пота, кожа приобрела серый оттенок.

Мое сердце екнуло, когда я увидела, как она борется. Ее секунды были сочтены. Мой разум начал обратный отсчет.

Один удар.

Два удара.

Три удара.

Четыре.

Моя рука была твердой, когда я сняла гипс, как будто размышления об убийстве творили чудеса для моего душевного спокойствия. Я поморщилась, когда гипс спал, разрушая ту поддержку, которая у меня была.

Как только кусочки упали на стол, Бонни немедленно сгребла их в ведро. Они погрузились в смесь воды и уксуса.

Пузырьки воздуха выскакивали на поверхность все быстрее и быстрее.

Она поймала мой взгляд.

– Позвольте мне научить вас нескольким вещам перед вашим последним часом. Уксус растворяет штукатурку. Как только она превратится в ничто

иное, как осадок, вода будет просеяна, любые затерявшиеся алмазы будут извлечены со дна и промыты, чтобы подготовиться к отправке в Алмазную аллею для обработки.

Она щелкнула пальцами.

– Дай мне остальную часть состава. Я знаю, что мешочки спрятаны в набивке.

Пятнадцать ударов.

Шестнадцать ударов.

Семнадцать ударов.

Восемнадцать.

Боль усилилась, когда я выскользнула из подушки и протянула пластиковый поднос. На моей руке были отметины и вмятины от набивки, красные от зуда гипса. Однако опухоль не спала. Синяк уже испортил мою кожу, черный, фиолетовый и синий.

Она тут же вытащила бриллианты и положила их рядом с ведром.

– Как только они попадут в Алмазную аллею, как ты думаешь, куда они направятся?

Я проверила свои пальцы. Они работали, но без силы или хватки. Если бы у меня был хоть какой-то шанс убить ее, мне пришлось бы преодолеть агонию и заставить свою конечность повиноваться. Иначе у меня не было бы ни единого шанса.

– Ну, мисс Уивер?
– Бонни хлопнула ладонью по столу.
– Я задала тебе вопрос. Ответь на него.

– О, мне очень жаль. Ты приняла мое равнодушие за внимание.

Я закатила глаза.

– Мне все равно.

– А следовало бы.

Тыча пальцем в мой перелом, она прошипела:

– Больно, не так ли?

Отшатнувшись, я боролась с болью, схватившись за край стола. На меня накатила волна головокружения. Я опустила голову, упираясь ногами в пол, преодолевая волну.

Она усмехнулась, когда волна головокружения стихла, оставив после себя счастливую мысль о том, что ножницы для цветов Бонни лежали всего на расстоянии пальца.

Ножницы.

Кровь.

Смерть.

Она не заметила моей внезапной надежды и восхищения оружием в пределах досягаемости.

Поглощенная собственной важностью, как распушившийся павлин, она посмотрела на брата у двери.

Она указала на ведро и пакеты.

– Отнеси их вниз и убедись, что каждый бриллиант учтен.

Ее глаза сузились.

– Я узнаю, если что-нибудь пропадет, и вы будете подвергнуты обыску, как только алмазы будут упакованы и помечены.

Мужчина вышел вперед, слегка съежившись от неблагодарной задачи и награды, которую он должен был ожидать после ее выполнения.

– Да, мэм.

Я затаила дыхание.

Брат схватил вещи и вышел через дверь.

Она заставила его уйти.

Мы одни.

Тридцать.

Тридцать один удар.

Тридцать два.

Тридцать три удара сердца.

Глупая, глупая Хоук.

Медленно я сжала ножницы в кулак целой рукой, крепко обхватив пальцами ручки.

Бонни не заметила, настолько поглощенная собственной важностью, когда встала и отряхнула пыль от гипса со своей кроваво-красной юбки.

Кроваво-красный.