Последний довод павших или лепестки жёлтой хризантемы на воде
Шрифт:
„Кладбище! По-моему я взял слишком влево“! — Что-то похожее из восьмиэтажки в левом секторе он и наблюдал.
Уже отворачивая, Павел увидел людей семенящих по дорожке меж захоронениями. Сначала человек десять, потом показалась целая вереница. Полный ассортимент, включая стариков, женщин, детей.
„Аборигены! Бегут! Интересно — это у них служба оповещения сработала? Как-нибудь…, через мобильники?! Если сотовая вообще фурычит…, а интересно было бы и самому попробовать, мобилу раздобыть-то можно…“!?
Его заметили, потому как, люди слегка заметались, заспешили, послышались испуганные возгласы. Сразу обозначился и поводырь этому стаду — чёрная фигура.
„Полицай! — Определил Павел, взглянув в оптику. Прицел-то он с винтовки при этом не снимал, а беженцы как увидели направленное на них оружие, так вообще обделались от страха, — ага! Коп засуетился, забегал, подгоняет их…, в руках…, что? Дробовик! В мою сторону тычет, неужто стрелять будет, с трёхсот метров-то? Не-е-е, не дурак. Ладно, нечего тут торчать, попугал и будя“.
В этот раз он уже взял правильное направление — впереди маячила нужная высотка.
Бегом, бегом, минуя глухие дворы, притихшие, угрюмые дома, брошенные хозяевами автомобили.
„Да — а — а — а! Плотность заслонов почти никакая, знали бы янки, — вокруг пусто и довольно тихо, людей — никого, ни гражданских, ни японцев. Сталинграда здесь уж точно не получиться.
А машины-то посмотри — целёхонькие стоят, под мелким дождичком блестят как новенькие!
Сразу вспомнилось как на гражданке (ха, „на гражданке“), в общем, в бытность, сидел за „ящиком“, потребляя красочную Голливудскую продукцию, где автомобили били и сжигали пачками, а он (вот ведь глупость какая) всё к себе примеривал: „вот бы мне такую, вот бы эту….“. Вот тебе, пожалуйста — „бери — не хочу“ любую. Тоже — такая дурь в голову лезет“!
Хлёсткий звук лопастей вертолёта навалился резко и неожиданно, спикировал, буквально свалился с неба. От неожиданности Пашка аж присел.
„Уж, не по мою ли душу“?
Прогрохотав над самой головой, довольно крупная машина резво заносила хвост на разворот, но откуда-то сбоку, фактически со стороны кладбища геликоптер пыталась догнать пулемётная строчка, бездарно мазала, изгибаясь дугой, теряясь в низкой облачности. Однако пилот шарахнулся, уводя машину в сторону, и только нарвался….
Казалось, в него садили со всех сторон, в основном крупные пулемёты, с характерным чавкающим звуком, но слышалась и мелкота всякая.
Вертолёт взвыл турбинами, пилот ошалело маневрировал, теряя высоту, и вскоре Пашка потерял его из виду.
„Не ударный, многоцелевой, по-моему „Кинг“ Сикорского, хана ему, загремело там явно не в пользу геликоптера. А погнали его всё-таки со стороны кладбища. Значит не так уж всё и плохо, дозор там был, только не отсвечивал до поры“!
Покрутившись, он всё же выскочил на небольшую площадь перед зданием, где они с сержантом занимали позицию.
Размалёванный белыми и всякими цветными яркими надписями, со звёздами опознавательных знаков, подбитый вертолёт лежал, словно злая раненая стрекоза, припавшая к земле, вцепившаяся в нее когтями, раскорячив как крылья лопасти. Вероятно машина упала на авторотации, поэтому была с виду почти цела, однако экипаж тряхнуло так, что никто не уцелел. В вместительном брюхе десантного отсека Пашка увидел картину от которой ему стало не совсем комфортно — куча-мала (вертолёт вывозил гражданских). Он поспешно перевёл взгляд.
Японские солдаты деловито сновали вокруг, залезали в кабину и десантный отсек, демонтировали установленный на рампе пулемёт. Павел увидел сержанта Савомото, который стаскивал с пилота амуницию.
— Ты что делаешь?
— Как что Мацуда-доси? Трофей беру, смотри какой удобный бронежилет, сразу с кармашками для магазинов к автомату. Я к этому автожиру, кстати, тоже приложился, — Савомото довольно похлопал рукой по американской штурмовой винтовке.
— Да в этот броник таких как ты двое влезет, как ты в нём бегать будешь? — Скептически скалясь, крикнул один из ковырявшихся с трофейным пулемётом.
— Ничего, зато шкура целее будет, — даже не оглядываясь в его сторону, крикнул сержант. Подмигнув Пашке, он похлопал себя по подсумкам, нырнув рукой в один, достал гранату (чем-то похожую на „эфку“), — я и тебе подарочек прихватил. Хороша!? И вот ещё…, с пилота снял….
У сержанта в руке появились массивные часы-хронограф.
— А себе чего не оставил?
Вместо ответа сержант выставил свою руку с такими же часами на запястье.
Вдруг вдалеке на окраине послышались выстрелы, взвилась и исчезла в низких тучах сигнальная ракета, тут же раздались крики команд.
— Давай наверх, — поторопил сержанта Павел. Гранату и часы взял.
В это время в конце дороги появились коробочки американской бронетехники. Снова поднялась на передке обороны стрельба и суматоха.
Павел наблюдал в оптику с десяток гусеничных машин. Он не мог классифицировать их, но пришёл к выводу, что всё же это не танки. Позади, прилипая к домам и кормовым срезам бронетехники, пригибаясь, семенили пехотинцы. Американцы были достаточно далеко, смяв передовой отряд, они постреливали на засевших в окнах одиночек, изредка падая от ответного снайперского огня.
Передовая машина наехала на валяющееся колесо от автомобиля, раздался взрыв, и это было как сигнал — со всех сторон по американскому отряду массировано открыли огонь. Вокруг бронемашин шлёпались мины, не причиняя вреда технике, но разбрасывая в разные стороны пехоту. Противник видимо чётко координировал свои действия — с вертолётов кучно лупили по огневым точкам в окнах, выбивая стёкла, крошку бетона, кое-где возникали пожары. Однако японские мобильные группы с 50- миллиметровыми миномётами, постоянно меняя позицию, буквально засыпали американских солдат гранатами и оперёнными минами.